Наконец настал момент, когда Генри налил кофе и с видом опытного фокусника начал расставлять перед каждым гостем десерт. Именно тогда началось традиционное «поджаривание» гостя.
Первое слово почти по традиции (в тех случаях, когда он присутствовал) взял Томас Трамбуль. Его смуглое лицо, сморщенное от постоянного недовольства, выглядело довольно сердитым, когда он задал неизменный вводный вопрос: «Мистер Бартрам, чем вы оправдываете своё существование?»
Бартрам улыбнулся. Чётко выговаривая слова, он произнёс: «Никогда и не пытался. Но мои клиенты, в тех случаях, когда мне удаётся удовлетворить их ожидания, считают моё существование вполне оправданным».
— Ваши клиенты? — переспросил Рубин. — Чем же вы занимаетесь, мистер Бартрам?
— Я частный сыщик.
— Хорошо, — сказал Джеймс Дрейк. — Не думаю, что у нас когда-нибудь такоовой присутствовал. Мэнни, можешь для разнообразия получить действительно правдивую информацию, если в следующий раз опять будешь описывать крутого парня.
— Не от меня, — быстро сказал Бартрам.
Трамбуль нахмурился:
— Если не возражаете, джентльмены, оставьте право задавать вопросы мне, как назначенному «поджаривателю». Мистер Бартрам, вы говорите о случаях, когда вам удаётся принести удовлетворение. Так бывает всегда?
— Бывают ситуации, вызывающие сомнения, — сказал Бартрам. — Фактически этим вечером я хотел бы поговорить с вами относительно одного случая, который оказался особенно сомнителен. Может даже случиться так, что один из вас сможет оказаться полезным. Имея именно это в виду, я, как только изучил детали вашей организации, попросил, чтобы мой добрый друг, Джефф Авалон, пригласил меня на встречу. Он откликнулся, чему я очень рад.
— Действительно ли вы готовы обсуждать это сомнительное дело, которое то ли принесло, то ли не принесло удовлетворение вашему клиенту?
— Да, если вы не против.
Трамбуль осмотрелся в поисках признаков инакомыслия. Не отрывая от Бартрама внимательного взгляда своих немного выпученных глаз, Гонсало сказал: «Мы можем задавать вопросы по ходу?» Быстрыми и чрезвычайно экономными штрихами он рассеянно рисовал на свободном участке меню шарж на Бартрама. Рисунку надлежало присоединиться к другим, которые во множестве висели на стене, увековечивая собой память о предыдущих гостях.
— В пределах разумного, — сказал Бартрам. Он сделал паузу, чтобы отхлебнуть кофе, а затем сказал: — История начинается с Андерсона, которого я буду называть только этим именем. Он был эквизитором**.
— Инквизитором? — хмуро переспросил Гонсало.
— Эквизитором. Он доставал вещи, он покупал, выменивал, подбирал на свалках и привозил их. По отношению к нему мир двигался в одном направлении: всё текло к нему, и ничего от него. У него был дом, куда вливался весь этот поток, из которого в осадок выпадали отдельные экземпляры различной ценности, и отсюда уже ничего не вытекало. Со временем слой осадка постепенно становился всё более толстым и удивительно неоднородным. У Андерсона был деловой партнёр, которого я назову Джексоном.
Трамбуль перебил и нахмурился, но не потому, что для этого была какая-то причина, а потому что он хмурился всегда:
— Это действительно правдивая история?
— Действительно ли всё это является конфиденциальным?
— Я постараюсь рассказать историю так, чтобы было нелегко отождествить персонажи, но если это произойдёт, я буду очень признателен, если всё это останется между нами.
— Я принимаю это сослагательное наклонение, — сказал Трамбуль, — но хочу вас заверить, что всё, произносимое в стенах этой комнаты, никогда не повторяется и не упоминается, даже мимоходом, вне этих стен. Генри также всё это понимает.
Генри, который вновь наполнял две кофейные чашки, слегка улыбнулся и наклонил голову в знак согласия.
— У Джексона была своего рода болезнь: он был честен, глубоко честен всегда и везде. Это было особым свойством его характера, как если бы с раннего возраста он просто был окружён атмосферой искренности и чистоты.
Для такого человека, как Андерсон, было в высшей степени полезно иметь честного Джексона в качестве партнёра по бизнесу, в суть которого я вдаваться не хочу, но скажу лишь, что в его рамках требовался контакт с людьми. Такой контакт был просто невозможен для Андерсона, основной чертой которого была жадность. С каждым новым предметом, который он приобретал, на лице его появлялась новая складка лукавства, пока его лицо не покрылось такой своеобразной паутиной, что отпугивало даже мух. Именно Джексон, чистый и честный Джексон, выходил вперёд, и все вдовы спешили вручить ему свои пенни, а все сироты свои фартинги.