Но потом в самые мрачные осенние дни в Лондоне Клара начала жалеть, что пустила Габриэллу в свою жизнь. Ей стоило ограничиться Муди. Может, если бы они продолжали все время проводить вместе, не отвлекаясь на других людей, разрыва бы не случилось.
Но когда она увидела Габриэллу у своего дома в Лондоне, увидела решимость в ее глазах, Клара поняла, что было безумием так думать. Без Габриэллы она бы умерла. Габриэлла приехала, чтобы спасти ей жизнь. Не больше и не меньше. И ей это удалось. Лондон так и не стал городом, о котором мечтала Клара, но к ней вернулись силы и желание жить. Она сдала экзамены, написала дипломную работу и разослала резюме. А когда известный и уважаемый политик Эва-Карин Буман пригласила ее на интервью, Клара вспомнила, что у нее есть амбиции. Возможность работать под началом настоящего политика, быть ближе к миру власть имущих, миру больших денег, быть причастной к принятию важных решений – все это вызывало у Клары живой энтузиазм.
Первые полгода пролетели как один миг. Клара старалась не обращать внимания на капризы Эвы-Карин и ее чрезмерные требования. На что она обращала внимание, так это на то, что в мире оказалось полно парней с широкими плечами, хорошим музыкальным вкусом и модными стрижками. Это было для нее в новинку. Все казалось Кларе новым приключением. Встречаться с ними было весело и порой даже приятно.
Но с Кириллом все было по-другому. Начиналось все как игра, но очень быстро Клара заметила, что теряет контроль. Или уже потеряла. Поправив одежду, она вздохнула. Против воли ей вспомнился Махмуд. Наверное, все дело в письме, которое она получила пару дней назад и на которое еще не ответила.
Клара покачала головой. «Муди, Муди, – прошептала она, – что происходит?»
19 декабря 2013 года
Брюссель
– Мистер Шаммош? У вас есть что добавить по этому вопросу? Например, по поводу последнего утверждения профессора Лефарка о причинах актов насилия и радикализации сил сопротивления в Ираке и Афганистане?
Модератором конференции Международной кризисной группы, посвященной частным компаниям в зонах военных конфликтов, выступал бывший посол Бенджамин Баттон. Он выжидающе смотрел на Махмуда. Махмуд оторвался от блокнота и спокойно встретил его взгляд. На губах его играла улыбка. Махмуд был в своей стихии. Ни следа нервозности, которую он испытал, когда сел за стол перед тысячеголовым змеем в лице публики, среди которой были политики, журналисты, ученые…
– Разумеется, – кивнул он. – Я хотел бы сказать, что ужасные поступки, свидетельства которых мы получили, например нечеловеческое обращение с заключенными в Абу-Грэйб, безусловно, приводит к радикализации. Говоря прямо…
Ему даже не нужно было продумывать свою речь. Слова рождались сами собой и лились изо рта прозрачным и спокойным ручейком, как это бывало в Упсале, когда ему доводилось читать лекции по интересующим его предметам, что бывало очень редко. Глаза присутствующих были обращены к нему. Люди слушали его с живым интересом. Позевывания прекратились, глаза засверкали, ручки запорхали над блокнотами, чтобы записать основные мысли. Все, что он видел вокруг, и звуки его голоса наполняли Махмуда энергией и гордостью. Он был вдохновлен своим профессионализмом и ораторским талантом. Махмуд Шаммош, ученый-суперзвезда.
Опытный модератор, сэр Бенджамин воспользовался паузой в речи Махмуда и предложил продолжить дискуссию за ланчем, который подадут в фойе. Проделал он это весьма элегантно, но Махмуд разозлился. Конечно, он заметил, что восхищение в глазах публики начало сменяться чем-то другим, но все равно это был его момент. Его шанс побыть в центре внимания. Ну что поделаешь. Может, представится шанс продолжить речь за обедом. Какой же мощный выброс адреналина он ощущал. Внимание публики – вот настоящая награда за годы исследовательского труда.
Поднявшись, он достал из рюкзака сотовый и аккумулятор. Стоило ему включить телефон, как тот тут же завибрировал. Два пропущенных звонка. Неизвестный номер. Махмуд напрягся. Телефон снова зазвонил, и сердце Махмуда сделало сальто.
Извинившись, он пошел к дверям, ведущим, как он уже знал, в туалет. Толкнув дверь, он нажал кнопку приема. Адреналин от выступления еще бурлил в крови, а тут еще этот звонок. Перед глазами встала фотография пытки.
– Махмуд Шаммош, – прошептал он.
– Какая подпись стояла в письмах, которые ты получил?
Голос был механическим, словно собеседник использовал специальное оборудование, чтобы остаться анонимом. Во рту пересохло.