– Вы опоздали, – говорит она, поправляя длинные светлые волосы.
Ей около тридцати. Не красавица. Но есть в ее серьезности что-то привлекательное. И ее английский с американским акцентом и певучими шведскими интонациями мне до боли знаком.
– Мне нужно забрать детей из сада.
– Мне жаль, – искренне говорю я.
Она кладет на стол передо мной бумаги.
– Вот женщина, которую вы искали, – говорит она. – Это свидетельство о смерти. Она работала в министерстве иностранных дел и погибла в результате взрыва в Дамаске.
Я тупо киваю и смотрю на бумагу на неизвестном языке.
– Я нашла несколько статей об этом в шведской прессе. Здесь много об этом писали. Я сама помню это происшествие. Нечасто шведские дипломаты погибают на службе за границей. Я сделала копии. Судя по всему, бомба предназначалась другому человеку. Она погибла по ошибке.
У меня подкашиваются ноги. Я опускаюсь на стул рядом.
– У нее была дочь, – говорю я безжизненным голосом.
Луиза кивает.
– Да. У нее была дочь, которая выжила. Очень странная история. В прессе писали, что она погибла вместе с матерью в машине, но, копнув глубже…
Она убрала волосы со лба и бросила нетерпеливый взгляд на часы на узком запястье.
– Ее можно найти в регистре. Клара Вальден. Я попросила приятеля в министерстве проверить.
Она пролистала документы.
– Нет никаких письменных свидетельств, но, если верить слухам, ее нашли завернутой в одеяло у посольства Швеции в Дамаске в день взрыва. Историю постарались замять, чтобы с девочкой ничего не случилось.
Все внутри меня замирает.
– Что с ней стало?
– Она живет с бабушкой и дедушкой в шхерах на западе страны… Как называется это место?.. Ах, да, Аспойя.
19 декабря 2013 года
Брюссель, Бельгия
Клара сделала глубокий вдох и нашла глазами цветочки на обоях, чтобы успокоиться и подавить желание зарыться носом в шею голого Кирилла, такого сонного, всего в нескольких сантиметрах от нее в постели. Несмотря на то что оба они были голые, несмотря на то что она исследовала все его тело руками и губами, такой жест был бы слишком нежным, слишком интимным.
А в их отношениях не было нежности. Страсть – да. В присутствии Кирилла из нее буквально сыпались искры. Ее безумно влекло к нему. Никогда и ни к кому Клара не испытывала такого сильного влечения, но она подозревала, что причина была в его недоступности.
Сколько раз в последние месяцы она просыпалась на рассвете и видела Кирилла полуодетым и спешащим на встречу? Сколько раз ее будил скрип лестницы? Сколько раз они отменяли свидания, потому что Кирилл не мог вырваться со встречи или ужина или ему срочно нужно было в аэропорт? Их свидания можно было по пальцам пересчитать. Двадцать? Вряд ли. Скорее, пятнадцать. Кирилл, как и большинство европарламентариев, бывал в Брюсселе только пару дней в неделю. Остальное время он был в разъездах или дома в Париже, угождая избирателям.
Когда они начали встречаться, Клару все устраивало. Больше ей и не нужно было. Кирилл был интересным и умным молодым человеком. Они прекрасно подходили друг другу в постели. От одного взгляда на него у Клары подгибались колени. В постели он мог делать с ней все что хотел. И она чувствовала, что эта беспомощность Кирилла возбуждает. В постели он бывал жестким. Его руки крепко сжимали ее шею, плечи, зарывались ей в волосы, когда он прижимал девушку к постели, чтобы взять сзади. На ее губах все еще был вкус его кожи. Все, что их связывало, это страсть. Непреодолимое влечение. Но в их отношениях не было нежности, не было интимности. И именно это и давало им свободу реализовывать свои сексуальные желания.
Они ничего друг от друга не требовали. У них не было общего прошлого, не было планов на будущее.
Вот почему Клара так удивилась, когда Кирилл внезапно повернулся и уставился на девушку. Он долго смотрел на нее, не говоря ни слова. В его темных глазах читался намек на иронию. Клара смутилась. Она робко встретила его взгляд и молчала, не зная, что он от нее ждет.
– Почему у тебя нет фотографий семьи? – спросил он. – Я был у тебя много раз, но ничего о тебе не знаю. Не совсем так, но….
Он словно только что осознал свою наготу и потянул одеяло на себя, чтобы прикрыться.
– Мы говорим о парламенте, о политике, о мире. О еде. Но никогда о тебе. О твоей семье. Твоем доме. А сейчас я понял, что и снимков у тебя дома нет. Все, кто живет за границей, держат фотографии родственников. А ты нет. Почему?