– А теперь расскажите мне то, что решили скрыть. – продолжила она. – Какие детали вы сочли нужным опустить? – как ни странно, и это меня не удивило.
Но я не поспешил выложить ей все как на духу. У меня возникла иная идея:
– Хорошо, та девушка, которую я в вас увидел на вчерашнем сеансе…
– Да? – поддержала доктор.
– Мне кажется, это из-за нее я здесь, она значила для меня очень много. В какой-то момент я думал, что она посещала меня, но, как выяснилось чуть позднее, посетителей не было.
– Хм, интересно. – проговорила дама-психиатр, после чего погрузилась в задумчивое молчание. Так продолжалось какое-то время, а потом что-то произошло.
Вся комната внезапно погрузилась в полумрак, на столе зажглась лампа, я смотрел на лицо докторши, которое уже не было ее лицом. Это снова была Она, и на этот раз я вознамерился разобраться в том, что со мной происходит.
– Привет, – сказал я.
– Привет, – ответила она без намека на издевку или иронию.
– Кто ты? – спросил я прямо.
– Ты знаешь, – ответила она, расплывшись в улыбке.
– Если бы знал, не спрашивал. – холодно произнес я.
– А это ты помнишь? – спросила она и вытянула перед собой руки ладонями вверх, показывая перекрестные шрамы на запястьях. Но не они напугали меня, а вертикальные кровоточащие порезы во всю длину вскрытых на руках вен. Голову пронзила боль. Лицо девушки, сидевшей напротив, вновь изменилось: на этот раз передо мной была другая. Вероятно, та, что лежала в женском отделении этой клиники. Та, что покончила с собой два года назад. Воспоминания накрыли меня с головой.
Какое-то время я был пациентом этой лечебницы, куда попал три года назад. То, что привело меня сюда, сильно травмировало. Блуждая по коридорам желтого дома, я встретился с ней. Не менее травмированной, чем я. Мы разговаривали, сидя на пуфах в общей комнате.
– Я думаю, люди просто заканчиваются, понимаешь? – сказала она как-то, в то время я в основном молчал, поэтому в беседах играл роль лишь внимательного слушателя. – Это тяжело только сначала, когда не можешь привыкнуть к этой мысли, но потом, со временем, осознаешь, что это даже не гипотеза, а просто аксиома. Люди заканчиваются, как и все в этом мире, всему есть свой срок. Батарейка – апофеоз всех человеческих изобретений, ведь она являет собой воплощенную метафору бытия, наглядно изображающую его суть.
Как я и сказал, в то время я не был особо болтливым, а потому вся суть обратной связи с моей стороны состояла в едва различимом языке тела и взглядах, которые я периодически бросал на собеседника. Что интересно, это идеально подходило всем тем, кто заговаривал со мной, возможно, это то, что нужно каждому: немой собеседник, не осуждающий и не перебивающий, лишь молча внимающий и всепонимающий.
– Знаешь, когда я училась на режиссера, у меня родилась идея. Я хотела снять фильм, в котором герои будут систематически умирать, но суть в том, что за всю их короткую жизнь на экране они не будут показаны с лица, мы будем видеть только их спины. А лица их мы увидим, только когда они будут мертвы. И, знаешь что, для съемки лиц я собиралась снять настоящих трупов. Однако идея всем жутко не понравилась, мне начали говорить что-то вроде того, что в кино должна быть правда, но не натурализм, все должно быть естественно, но как бы не слишком. Этого я так и не смогла понять. Должно быть, поэтому в итоге и оказалась здесь.
Я слушал ее, временами мне и правда было интересно, но то, что произошло потом, все равно крайне удивило меня. Можно даже сказать, шокировало. Помню, я сидел на пуфах в общей комнате, и она все не приходила. Хотя я и полу-отсутствовал все то время, эта деталь болезненно врезалась мне в мозг, вызывая какое-то недомогание и, казалось бы, беспричинное беспокойство. Периферическим зрением я заметил волнение, происходившее вокруг, какую-то суету. Я медленно поднял голову, словно аутист, и увидел бегущих мимо, явно чем-то серьезно обеспокоенных медсестер. Чисто инстинктивно я поднялся с пуфа, на котором сидел, и последовал за ними. Меня как будто не замечали. Я спокойно прошел сначала вглубь общей комнаты, куда обыкновенно не совался. Потом вышел в такой же длинный коридор, как тот, что был на моей, то есть северной, стороне здания, если я вообще правильно ориентировался, если понятия частей света работали так, как я себе представлял.
Обнаружение источника всеобщей суеты не заставило себя долго ждать. Через несколько дверей по левой стороне коридора, которые, очевидно, принадлежали женским палатам, была одна открытая, в проеме которой толпился персонал клиники и несколько пациенток из соседних комнат. Они подходили, заглядывали внутрь через плечи друг друга, увеличивая толпу еще больше. Мое апатичное настроение в тот момент сменилось нарастающим испугом, сердце начало биться чаще, и вот я уже проталкивался сквозь скопление зевак, дабы моему взору открылось то, что я так боялся увидеть. Мертвое тело моей собеседницы, которая вскрылась на полу своей палаты с помощью обычного деревянного карандаша. Сложно представить, что кто-то убил себя таким необычным орудием. И тем не менее это было так.