Выбрать главу

– Нарушили ваш сон? Это смешно, сон крайне важен, неужели вы решили, будто мы подвергаем своих пациентов таким мукам?

– Но ведь до этого…

– Что до этого? Хотите сказать, вы что-то помните? – осведомляется доктор, и мне хочется его задушить.

– Нет, но мне говорили, что я был…, как бы это сказать, кататоником… – неуверенно произношу я, сердце бьется, все тело сковано ремнями, белые стены мозолят глаза, в углу на потолке сидит муха, как будто выжидая чего-то.

– Кто вам это сказал? Другой пациент?

Я молчу, и главврач вскоре продолжает:

– Не стоит слепо верить всему, что говорят, тем более, когда не помнишь, что с тобой было. Однако, справедливости ради, ваше состояние можно было спутать с кататонией, но я бы, скорее, назвал это глубокой клинической депрессией.

– Ну… и вот я здесь, разговариваю с вами, мне уже лучше или что? – спрашиваю я.

– А как вы сами чувствуете?

– Что именно вы хотите услышать? – недоумеваю я.

– Вы чувствуете себя лучше?

– Я не знаю, что значит «лучше».

Главврач молчит, пока буря мыслей прокручивается у меня в голове. Я понимаю, что по-настоящему не знаю ничего ни о себе, ни о той действительности, в которой пребываю в данный момент. Желтый дом сейчас мне самое место, ведь я совершенно не представляю, как выглядит мир на сегодняшний день. В какой я стране, кто мои близкие, есть ли они у меня вообще.

– О чем вы задумались? – спрашивает доктор.

– Встречи не будет?

– Боюсь, что нет, – говорит доктор.

– А кто я на самом деле?

– Это вам предстоит узнать самому.

Все мои мышцы напрягаются, вены вздулись, ноздри словно распухли, глаза на выкате – ярость переполняет все мое естество. Главврач ясно видит это, и мне кажется, что он улыбается. Входят санитары, делают мне укол, я отключаюсь. Никаких снов.

Глава 3.

Я очнулся в своей комнате или, правильнее говорить, палате. Стол на месте, кровать заменили. Моих записей нет. Видимо, еще один метод лечения. А пытаться вспомнить, что я там понаписал – бессмысленно.

Я лежу и думаю, что же делать. Наконец решаю, что надо встать, и встаю. Потом выхожу в коридор и иду по больнице осматривать окрестности. Коридор представляет собой длинный прямоугольный туннель, по обеим сторонам которого через каждые пару метров понатыканы однотипные двери одноместных палат. Двери белые, а стены с легким налетом желтизны, но вроде бы тоже белые. Потолок также белый с желтизной, а еще с него свисают металлические люстры, будто сопли механического монстра.

Это интересное сравнение пришло мне в голову в то прекрасное утро, когда я вышел из своей палаты осматривать окрестности желтого дома, который впервые признал в качестве своего пристанища, пусть даже временного. Означает ли это, что я сдался? А была ли борьба? Все эти бесконечные вопросы. Иногда надо просто осмотреться и подумать.

Когда коридор заканчивается, я оказываюсь в общей комнате: просторном помещении с диванами, стульями и пуфами, стены здесь ярко-желтые, слева во всю стену окно. Посреди комнаты вроде бы совсем не к месту находится колонна. Вокруг нее время от времени кто-то ходит. Что очень даже напрашивается. Может, для этого ее и поставили. В толпе психов надо уметь определить нужных психов. А что их выделяет? То же, что и все остальное – особые приметы или поведение. Для того чтобы спровоцировать реакцию, нужно смоделировать ситуацию. А что есть эта колонна, если не смоделированная ситуация?

Эти мысли проносятся у меня в голове, и я слышу голос справа от себя. Я поворачиваюсь на голос, так как думаю, что обратились ко мне, но не уловил самих слов.

– Прошу прощения? – спрашиваю я у молодого странно улыбающегося паренька с прической горшком (волосы русые, цвета детской неожиданности), жиденькими усами над верхней губой, издалека смахивающими на грязь, и халатом, таким же, как у всех: желтовато-белым, но с небольшим отличием – двумя тоненькими синими полосами на правом рукаве. Если бы не они, он бы затерялся в толпе, но этот псих сам отметил себя среди остальных. Он с гордостью носил эту примету, словно медаль. С такой же гордостью он носил свою странноватую улыбку, дурацкую прическу отвратительного оттенка и даже почти что пубертатные усы.

– Всегда так! – громко говорит он, после чего заливается пронзительным золотистым, ласкающим ухо смехом. Меня это слегка пугает, но в то же время зачаровывает: настолько неожиданно слышать такой смех и такой голос из его уст.