О том, как жила его семья, какой порядок был заведен в доме, кто чем занимался, известно из сочинений самого Плутарха, в которых он упоминает о своем прадеде Никархе, деде Ламприе, отце, к сожалению, так и не назвав его имени, о братьях Тимоне и Ламприе. В то время как многие из тех, чьи деды были купленными на рынке рабами, теперь старательно сооружали себе родословное древо, и чтобы непременно от древнего героя или полубога, Плутарх постоянно подчеркивал, что он ведет происхождение от свободных граждан Эллады. Его отец держал породистых лошадей, брат Тимон, не питавший склонности к философии или же литературе, проводил время в дружеских пирушках. Вечерами в их доме собирались для застольных бесед друзья отца и деда, летом — под сенью старой груши, в зимнюю непогоду — в уютной столовой, возле медной жаровни на изогнутых ножках. Обсуждали местные новости, слушали рассказы прибывших из Италии, Египта или Сирии, делились воспоминаниями. Присутствовавший на этих беседах еще мальчиком Плутарх услышал здесь много интересного, о чем поведал впоследствии в своих сочинениях. Так, старый врач Филот, приятель его деда, рассказывал, как в бытность свою в Египте он познакомился с одним из поваров самой царицы Клеопатры, как тот провел его во дворец и показал, какой роскошный обед готовится на царской кухне. А было это как раз в самый разгар любви Клеопатры и римлянина Антония.
Затрагивали на этих беседах и дела в государстве. Побывавшие в Риме рассказывали о страшных и невероятных вещах, которые творились при дворе императора Нерона, прозванного Агенобарбом за рыжий цвет волос. Поговаривали о том, что вместе с матерью Агриппиной он отравил своего предшественника, довольно безвредного Клавдия, а потом они сжили со света претендующего на престол Германика. Затем пришла очередь самой Агриппины, которой сынок подстроил кораблекрушение, и жены Октавии, с которой император сначала развелся из-за любви к несравненной Поппее Сабине и отправил в изгнание, но потом все-таки умертвил. Император издевался над нобилями, заставляя старых сенаторов сражаться друг с другом в гладиаторских доспехах, и сыпал в театральную толпу тессеры — талоны на зерно, одежду из государственных запасов, на золото, рабов и жемчужины. Он любил кифаредов, актеров и гладиаторов, и римский народ с симпатией относился к императору, нисколько не сочувствуя поверженной знати.
Собиравшиеся в доме Плутарха на вечерние беседы слушали все это, не выражая ни возмущения, ни удивления — для них это все были вещи посторонние. Чужими были для них и нобили, и кровожадная римская чернь, и вся эта жизнь — словно бы антипод тем греческим обычаям и нравам, которые они старались из последних сил сохранять. Они бы так жить никогда не смогли, им незачем было об этом и знать, и важным было только одно — как настроен сейчас император по отношению к грекам, к которым он вообще-то благоволил.
Все свое осталось у них навсегда позади, их главным достоянием была память о прошлом, и Плутарх с детских лет жил в атмосфере местных преданий о героях и достопамятных событиях: об основателе города Хероне, которого считали одним из земных сынов бога Аполлона (тоже, кстати, пришедшего из далеких догреческих времен), об амазонках, безмужних женщинах-воительницах, вторгшихся в Беотию с северо-востока задолго до Троянской войны, о знаменитом прорицателе Перипольте. Плутарх слышал об этом столько раз, что со временем все эти давно не существующие люди сделались для него более живыми и настоящими, чем обыватели — соседи и даже обитатели римских дворцов. Ему приходилось видеть найденные при обработке земли наконечники варварских копий, сохранившиеся в болотной трясине обломки мечей и панцирей, и эти свидетельства битв его предков с вторгавшимися время от времени северными племенами всегда представляли для Плутарха значительно больший интерес, чем привезенные с Востока или же из Италии диковинки.
Вместе с братьями Тимоном и Ламприем, ставшим впоследствии философом-перипатетиком, Плутарх получил традиционное эллинское образование, когда, как писал в свое время Платон, каждому из изучаемых предметов учатся «не как будущему своему ремеслу, а лишь ради общего образования, как это подобает частному лицу и свободному человеку». И в то время как многих юношей из менее состоятельных семей готовили в секретари, домашние учителя или врачи, надеясь, что им удастся найти хорошее место в более благополучных провинциях или даже в самом Риме, в семье Плутарха заботились прежде всего о воспитании нравственных качеств юношей. И родители, и учителя стремились привить им любовь к высоким занятиям и главное — приучить уже с ранних лет разумно управлять «строптивым и безудержным конем души». Воспитанию разума и добродетели служили музыка и поэзия, прежде всего Гомер, Гесиод, Эсхил и Софокл, много раз читанные исторические сочинения Геродота, Ксенофонта и Фукидида, труды великих философов. Достижению сноровки и силы были призваны служить атлетические упражнения и игры. Греческие юноши продолжали проводить полдня в палестрах и гимнасиях, но это было больше данью традиции: в настоящих атлетических состязаниях теперь мало кто участвовал, а в императорскую армию греков почти не брали, так как с каждым поколением они все больше уступали в крепости и храбрости мощным северным наемникам.