Все эти ляпсусы при проектировании были допущены не за счет халатности, а из-за незнания, отсутствия опыта эксплуатации, из-за лабораторного мышления. Это сейчас мы стали грамотными, а тогда все не представляли, как будет работать завод, как сделать его безопасным при эксплуатации и как не допустить переоблучения персонала. Все делалось впервые. Казалось бы ученые-радиохимики должны были догадаться, сообразить, как будет все на заводе, но и они познали беду только потом, когда начали работать. Ведущие специалисты, доктора наук, академики постоянно были на объекте, но и они недооценивали все коварство радиохимической технологии.
Борис Александрович Никитин — руководитель всей пусковой бригады, автор технологии с применением экстракционных процессов, сам оказался жертвой незнания всей подробности радиохимии и умер вскоре после пуска объекта.
Александр Петрович Ратнер — доктор химических наук, ученик Хлопина, во время пуска и в первый период эксплуатации наблюдал за технологией не со щита, и не только по анализам, а сам лез в каньон, в аппарат, смотрел, щупал, нюхал и всегда без средств защиты, в одном халате, в личной одежде.
Вряд ли я преувеличу, если назову его Героем труда и науки. Его самоотдача, которая сопровождалась пренебрежением к чистоте, аккуратности, к санитарной обработке после посещения опасных мест привела его к гибели. Он умер через 3 года после пуска объекта.
Главный технолог проекта Яков Ильич Зильберман был более аккуратным, но обстановка заставляла и его бывать везде и видеть все. Он умер не сразу, а через 10 лет. Но это жертвы незнания. жертвы неопознанной науки. А как много было пострадавших из тех, кто вел технологию своими руками, головой, кто ремонтировал, переставляя аппараты, вентили, приборы, кто заваривал свищи и убирал пролитый активный раствор, кто просто беззаветно трудился, полностью доверяя специалистам, инженерам, которые задумали завод и определили, как его сделать. Разве думал о последствиях своего беззаветного труда техник-механик Алеша Кузьмин или инженер-механик Александр Ведюшкин, которые сделали свое дело и молча умерли. Можно привести еще много фамилий, имен тех, которые были настоящими героями. Неопытность и риск привели к тяжелым последствиям и ведущего специалиста, начальника технического отдела Каратыгина Александра Александровича. Он готовил вручную в бутылях раствор готовой продукции перед отправкой потребителю. Забыв опасность изменения геометрии объема, он наклонил бутыль, что привело к цепной реакции, а она сопровождается большим потоком нейтронов. Переоблучение было настолько сильное, что несмотря на своевременное оказание медицинской помощи, Александр Каратыгин после длительной болезни лишился ног и остался с искалеченными пальцами на руках.
Недавно умер Анатолий Федорович Пащенко, и его смерть имеет такое же происхождение. Он много работал в условиях высоких полей, в условиях сильной загрязненности воздуха. Такова радиохимия.
Наиболее заметной фигурой того времени на объекте «Б» была фигура главного инженера объекта Громова Бориса Вениаминовича. Он уже тогда был кандидатом наук, а по своей эрудиции, грамотности, по своему умению ориентироваться в науке и технике был выдающимся специалистом. Не случайно после увольнения Петра Ивановича Точеного, уже в 1949 году его назначили начальником объекта. Он умел разговаривать и со старшими и с подчиненными, знал многих в лицо и по фамилии, к людям относился хорошо, любил молодых и красивых женщин, и они это понимали и отзывались как могли. Уже в то время он был женат на 2-й жене, которая дала ему двух сыновей. Он платил алименты двум другим женщинам, а бюрократы из бухгалтерии высчитывали с него за бездетность (не представил справку). Он терпеливо переносил все невзгоды от скандалов с женой, которая иногда сильно сердилась на него. Он вел войну с бюрократами и формалистами, которые упрекали его во всех грехах и пытались «проучить за непостоянство в семье. Он легко доказывал свою правоту цитатами из учения Энгельса о семье и браке. Он был начитан и умен. В то время я работал с ним главным инженером объекта.
Работал Громов с утра до позднего вечера, как, впрочем, и все руководители того времени. Вряд ли я преувеличу, если скажу, что Громов Б. В. вместе с А. П. Ратнером довели производство до нормальной эксплуатации. Это они мучились с подбором решения, чтобы добиться нужной очистки раствора от продукта деления на переходе в аффинажный передел. Тогда, по проекту это осуществлялось на узле марганцевой очистки. Аппарат, размещенный на верхней отметке с толстой чугунной защитой, был предметом больших хлопот, ибо именно в этом аппарате велось марганцевое осаждение осадков с радиоактивными цирконием и ниобием. Большое количество макропримесей в исходных растворах и реагентах образовывали объемистые труднорастворимые осадки, и это мешало дальнейшим технологическим переделам. Долго мучились с узлом марганцевой очистки, пока не придумали принципиально новую технологию, так называемую схему ББ. Сущность ее сводится к тому, что ацетатный процесс повторяется дважды. Он начинался с исходного раствора, полученного от растворения блоков урана, и состоял из окислительного процесса, когда после осаждения уранилтриацетата в растворе оставались продукты деления и макропримеси, а в осадке уран и плутоний, тоже с примесями, и восстановительного осаждения, когда 4-валентный плутоний остается в растворе, а 6-валентный уран осаждается в виде уранилтриацетата. Раствор с плутонием должен подвергаться очистке от радиоактивных и других примесей, и эта очистка начиналась марганцевым осаждением, а заканчивалась сложной технологией фторидного процесса. Трудности марганцевой очистки сопровождались сильным загрязнением места расположения аппарата, загрязнением труб и вентилей, которые подходили к аппарату. Протекавшая жидкость из неплотностей труб проникала на нижние этажи и загрязняла многие помещения, где люди работали без защиты от излучения.
Словом, этот узел был больным местом в общей технологической схеме и тогда Б. В. Громов вместе с А. П. Ратнером предложили и осуществили повторение процесса ацетатных осаждений и назвали эту схему «ББ». В лабораторных условиях она была проверена группой исследователей во главе с Н. Г. Чемариным и одобрена руководством комбината. Борьба была тяжелая и в этой борьбе Б. В. Громов проявил себя мудрым руководителем. Но это уже потом, после пуска объекта, после выполнения первого производственного плана.
А пока вернемся к началу, к декабрю 1948 года.
22 декабря 1948 года дежурный инженер Александра Ивановна Неретина загрузила первую порцию облученных в реакторах блоков урана в аппарат А-201. Это было поздно вечером, но на щите управления было много народу — руководители разных уровней науки и производства. Всех волновал вопрос: как будет проходить растворение. Ведь это было впервые, когда в большом количестве блоки с облученным ураном подвергались растворению. В числе «любопытных» был и я, но без особого беспокойства, т. к. именно мне впервые пришлось растворять урановый блок в натуральном размере еще в институте, и я был уверен, что это растворение произойдет также, как и в лаборатории. Однако и мне было неспокойно от того, что начинается этот процесс с растворения алюминиевой оболочки блока, а это идет с саморазогревом, и если неправильно дозировать реактивы и не остановить внешний подогрев в начале реакции, то могут быть выбросы. Об этом знали немногие, в том числе Борис Петрович Никольский, который давал рекомендацию на технологию растворения и был ответственным руководителем этой части радиохимии. В дальнейшем, когда А. П. Ратнер уехал домой в Ленинград, Борис Петрович стал руководить всей технологией завода и остался научным руководителем промышленной радиохимии до глубокой своей старости, до последних своих дней.