— Что такое? В чем дело? Термометр лопнул? — раздались возгласы.
— Я сам лопну или сойду с ума в этой дыре! — неистовствовал метеоролог. — Посмотрите сами, кто рехнулся — я или термометр?
Все вскочили и подошли к гипсотермометру. Ртуть показывала +125°.
— Мы сегодня поднимались, а не спускались? — дрожащим голосом спросил Боровой.
— Конечно поднимались! Целый день поднимались! Спору быть не может!
— А вода кипит на 5° выше, чем вчера у ледяного барьера! И это значит, что мы сегодня не поднимались, а спустились на тысячу четыреста тридцать метров приблизительно.
— И находимся, следовательно, на семь тысяч сто пятьдесят метров ниже уровня океана, — быстро подсчитал Макшеев.
— Но это же ни с чем не сообразно! — засмеялся Папочкин.
— Поверить в крутой спуск по льдам еще можно было, — прибавил Каштанов. — Но поверить, что мы опустились почти на полтора километра, когда путь явственно шел вверх по уклону, это противоречит здравому смыслу.
— Если только у нас не повальное помешательство, то я с вами согласен, — угрюмо ответил Боровой.
В это время Громеко и Иголкин, выходившие из юрты покормить собак, вернулись и первый сказал:
— Еще один странный факт! Сегодня заметно светлее, чем вчера у льдов.
— А вчера было светлее, чем по ту сторону барьера, — прибавил Макшеев.
— Совершенно верно, — подтвердил метеоролог. — Самая темная ночь, вроде петербургской белой ночи, была перед ледяным барьером. Мы полагали, что находимся на дне впадины, и ослабление света было понятно: лучи низкого полярного солнца не могут проникать так глубоко.
— Но теперь мы спустились несравненно глубже, а ночь гораздо светлее!
Долго еще обсуждали все эти противоречивые факты, но, ничего не выяснив, уснули. Утром Боровой первый вылез из юрты, чтобы сделать свои наблюдения.
Ветер дул по-прежнему с юга и нес все такие же низкие серые тучи, скрывавшие местность на расстоянии сотни-другой метров. Термометр показывал —1° и шел снег.
— Сегодня нужно проверить, поднимаемся мы или опускаемся, — предложил Макшеев. — У нас среди инструментов есть легкий нивелир и рейки.
Продолжалась та же снежная равнина, но снег немного подмерз и итти было легче. Уклон был небольшой, но несомненно вверх, и несколько нивелировок, произведенных в течение дня, подтвердили то, что видел глаз и что показывали собаки своим ходом.
За день сделали двадцать три километра, так как нивелировки отняли довольно много времени.
Как только юрта была расставлена, Боровой вынул свои приборы; кипятильник показал +128°.
Боровой сочно выругался и плюнул.
— Единственное объяснение это то, что в этом провалище не применимы физические законы, установленные для земной поверхности, и нужно вырабатывать новые, — сказал Каштанов.
— Легко сказать вырабатывать, — сердился Боровой. — На лету их не выработаешь! Сотни ученых десятки лет трудились, а тут все идет на смарку, словно на другой планете. Я не могу примириться с этим и готов подать в отставку!
Все рассмеялись при этой выходке метеоролога, который все-таки взялся за вычисление и объявил, что за день поднялись, то бишь — спустились, на восемьсот шестьдесят метров, и место находится на девять тысяч метров ниже уровня моря.
— Я навел справку в руководстве по физике, — заметил Каштанов. — Оказывается, что вода кипит при 120° при давлении в две атмосферы и при 134° при давлении в три атмосферы. Сейчас мы испытываем давление приблизительно в две с половиной атмосферы.
— Понятно, что при таком давлении чувствуешь себя скверно и голову идет кругом, — заявил Боровой угрюмо.
Остальные подтвердили, что уже с ночи, проведенной среди льдов барьера, самочувствие ухудшилось, ощущается давление в труди, тяжесть в голове, вялость движений; сон беспокойный, с кошмарами.
— И собачки тоже чувствуют себя плохо, — заявил Иголкин. — Они словно ослабели и тянут хуже, хотя подъем не крутой. Я думал, они просто пристали, а, дело-то вот в чем!
— Интересно пощупать пульс у всех, — предложил Громеко. — У вас нормальный — сколько, Иван Андреевич?
— Семьдесят два, — ответил Боровой, протягивая руку врачу.
— Ну вот, а теперь сорок четыре! Разница чувствительная. Сердце при таком давлении работает медленнее, а это и отражается на самочувствии.
— Что же, если спуск будет продолжаться, то сердце совсем остановится? — опросил Макшеев.
— Ну, не до центра же земли мы будем спускаться! — рассмеялся Громеко.
— Почему нет? — проворчал Боровой. — Эта чудовищная воронка может быть доходит до центра земли. Я теперь всему поверю. И не удивлюсь даже, если мы выйдем из нее среди льдов южного полюса.