— Я не большинство, — заявила она, — чудесно обходилась и без нее.
— Вот поэтому-то у тебя веснушки.
— У меня их нет.
— Есть. Вот здесь. И здесь. — Он дотронулся до ее носа, а затем до щеки.
— Тебе показалось.
— Ах, Генри, приятно, что у тебя все же есть тщеславие, как и у всех женщин. Ведь не остригла же ты свои волосы, а это о чем-то да говорит!
— Я не тщеславна, — возразила она.
— Конечно же, нет, — притворно согласился он, — как раз это мне и нравится в тебе больше всего.
«Неудивительно, что он вскружил мне голову, умеет очаровывать», — подумала Генри.
— И все же, — продолжал Данфорд, — приятно осознавать, что некоторые недостатки присущи женщинам в большей степени, чем мужчинам.
— Мужчины, — заявила она решительно, — тщеславны не менее женщин, я в этом уверена.
— Может, ты и права, — уступил Данфорд. — Дай мне шляпку. Я положу ее туда, где она не помнется.
Она протянула ему головной убор. Перед тем как убрать шляпку, он повертел ее в руках.
— Какая изящная вещица!
— Уверена, ее изобрели мужчины, — заявила Генри, — чтобы сделать женщин еще более бесправными, она полностью закрывает боковое зрение — видишь только то, что у тебя перед носом.
Данфорд улыбнулся, покачав головой. Минут десять они посидели молча, затем Данфорд вздохнул;
— Хорошо, что мы уже в пути, Я боялся, что придется подраться с тобой из-за Рафуса.
— Почему?
— Был уверен, что ты захочешь взять его с собой.
— Глупости, — фыркнула она.
Он улыбнулся ее реакции.
— Он сгрыз бы весь мой дом.
— Даже если бы он сгрыз подштанники принца регента, мне было бы все равно. Я не взяла Рафуса потому, что это опасно для него. Он мог бы нажить себе врага в лице какого-нибудь тупоголового повара-француза.
Данфорд еле сдержал смех.
— Генри, — сказал он, вытирая глаза, — желаю тебе не растерять свое удивительное чувство юмора, когда мы доберемся до Лондона. Хотя, — прибавил он, — будет разумнее, если ты воздержишься от рассуждений по поводу интимных деталей королевского туалета.
На этот раз Генри не смогла сдержать улыбки. Какой все же он хитрец! Ему непременно надо убедить ее в том, что она отлично проводит время. У нее, конечно, хватит выдержки с достоинством перенести эту поездку. Она не собирается показывать, что ей весело. Но Данфорд сводил на нет все ее попытки изобразить из себя бессловесную мученицу, и весь день он старался; поддерживать с ней непринужденную беседу. Его рассказы о местах, мимо которых они проезжали, Генри слушала с большим интересом. С тех пор как она осиротела и переехала в Стэннедж-Парк, она никуда не выезжала. Правда, как-то раз Виола брала ее на праздник в Девон, но из Корнуолла она так и не уезжала.
Они ненадолго прервали свою поездку, чтобы пообедать, это была их единственная остановка, им надо было торопиться. Вечером они будут на полпути к Лондону. Быстрая езда дала о себе знать, и, когда они остановились на ночлег у постоялого двора, Генри чувствовала себя совершенно разбитой. Даже хорошие рессоры экипажа не могли смягчить тряску на глубоких колдобинах дороги. Странное заявление Данфорда вдруг привело ее в чувство.
— Я собираюсь сказать хозяину, что ты — моя сестра.
— Зачем?
— Так будет разумнее. Несмотря на то что я — твой опекун, путешествовать одним не принято. Я бы не хотел давать лишнего повода для кривотолков.
Генри кивнула, согласившись. Ей вовсе не хотелось, чтобы какой-нибудь подвыпивший деревенщина распустил руки, приняв ее за распутную женщину.
— Думаю, нам поверят, — рассуждал Данфорд, — ведь у нас обоих каштановые волосы.
— Как и у половины населения Британии, — съязвила Генри.
— Ладно, помолчи, — сказал он, посмеиваясь: — Там будет темно. Никто и не заметит. Надень шляпку.
— Но тогда никто не увидит мои волосы, — пошутила она.
Он озорно улыбнулся:
— Должно быть, ты, бедняжка, изрядно потрудилась, отращивая свои каштановые волосы.
Она замахнулась на него шляпкой.
Насвистывая, Данфорд выбрался из экипажа. Пока все шло прекрасно. Генри если и не забыла, то по крайней мере сделала вид, что забыла о своем нежелании ехать в Лондон. Более того она ни словом не упомянула о поцелуе в заброшенном коттедже. Все указывало на то, что она совершенно забыла о нем. Это было досадно. Это было очень досадно. Его смущало то, что сам он постоянно вспоминал об этом происшествии и придавал ему большее значение, чем следовало бы. Отогнав эти мысли, он помог Генри выбраться из экипажа.
Они вошли в гостиницу. Слуга с багажом поспешил за ними. Генри с облегчением отметила про себя, что помещение было достаточно чистым. До сих пор она всегда ночевала дома, она привыкла спать на белье, про которое точно знала, когда его стирали в последний раз. И вообще, всю свою жизнь она привыкла надеяться только на себя. Теперь же ей постоянно придется зависеть от чужих людей, и в этом смысле Лондон станет настоящим испытанием. Только бы преодолеть этот леденящий душу страх перед высшим светом…
Хозяин, увидев, что в гостиницу пожаловали знатные господа, поспешил навстречу.
— Нам понадобятся две комнаты, — требовательно начал Данфорд, — для меня, и моей сестры.
Владелец гостиницы сник.
— О Господи. Я надеялся, что вы — супружеская пара, потому что у меня осталась всего одна комната и…
— Вы уверены в этом? — холодно спросил Данфорд.
— Мой господин, если бы я мог освободить еще одну комнату для вас, клянусь, я бы так и сделал. Но сегодня мои постояльцы — знатные люди. Здесь вдова герцога Бересфорда, и с ней ее внуки. Заняли шесть комнат.
Данфорд тяжело вздохнул. Клан Бересфордов был весьма многочислен. У вдовствующей герцогини — неприятной пожилой женщины, которой наверняка не понравилась бы перспектива освобождать комнату, — по слухам, было двадцать внуков. Сколько из них ночевало сегодня в гостинице, одному Богу было известно.
Однако Генри не было дела до многочисленного семейства Бересфордов, ее охватила паника, и дышать стало труднее.
— У вас должна найтись еще одна комната, — взмолилась она.
Хозяин покачал головой:
— Уверяю вас, леди, все занято. Я сам буду спать в конюшне. Почему бы вам не ночевать в одной комнате, если вы брат и сестра? Конечно, я понимаю, вы не привыкли к тесноте, но…
— Я не привыкла к тесноте. — Генри с силой вцепилась ему в руку.
— Генриетта, дорогая, — Данфорд осторожно высвободил локоть хозяина из цепких пальчиков Генри, — если он сказал, что комнаты нет, значит, так оно и есть. Нам придется смириться с этим. .
Она вопросительно посмотрела на него и сразу же притихла. У него, должно быть, есть план. Поэтому он так собран и уверен в себе.
— Ну что ж, Да… Даниель, — быстро нашлась она, вспомнив, что не знает его имени, — ты прав.
Трактирщик вздохнул с облегчением и вручил Данфорду ключ.
— Ваши слуги могут переночевать в конюшне, мой господин. Там места всем хватит.
Данфорд поблагодарил его и повел Генри в комнату. Бедняжка была белее снега. Шляпка скрывала часть ее лица, но трудно было не заметить, что она была сильно расстроена.
Черт возьми, как будто он сам не был расстроен! Его совсем не радовала мысль провести с ней ночь в одной комнате. Только подумав об этом, он почувствовал возбуждение. Несколько раз он с трудом сдерживал желание заключить ее в объятия и поцеловать прямо в экипаже. Она и не подозревала, как трудно ему было сдержать себя! Когда они разговаривали, все было просто. Беседа отвлекала его от нескромных мыслей. Однако они возвращались, как только их разговор затихал, и Генри принималась заворожено смотреть в окно. Ее губы неизменно приковывали к себе его внимание, и время от времени она облизывала их своим розовым язычком; ему только и оставалось, что хвататься за край сиденья, чтобы не вскочить с места и не броситься к ней. Сейчас эти восхитительные губки были поджаты, а сама Генри, подбоченившись, критически оглядывала комнату. Данфорд проследил за ее взглядом, который остановился на кровати, занимавшей большую часть комнаты, и понял, что ему придется расстаться с надеждой спокойно провести эту ночь.