— Разумеется, — пробормотала Генри;
— Я хотела сказать, что Данфорд всем очень нравится, и потом, он очень хороший человек. В этом он похож на Алекса. Нужно быть дурочкой, чтобы отказать такому мужчине. — Вообще-то он толком ничего и не предлагал.
— Что ты имеешь в виду?
Генри повернулась и посмотрела в окно, которое выходило на залитый солнцем внутренний двор.
— Он только коснулся темы женитьбы, но конкретного предложения не было.
— Теперь все понятно. — В задумчивости Эмма прикусила нижнюю губу.
— Могу предположить, что он хочет сделать это здесь, в Вестонберте, где у вас будет больше шансов побыть друг с другом наедине. Может быть, он захочет, м-м-м, поцеловать тебя, когда будет делать предложение, и не думать при этом, что в любую минуту может появиться тетя Каролина и спасти тебя от него.
Генри совсем не хотела, чтобы кто-нибудь спасал ее от Данфорда, и лишь произнесла что-то невнятное. Эмма искоса взглянула на свою новую знакомую.
— По выражению твоего лица я могу догадаться, что он уже целовал тебя. Ну-ну, не надо краснеть, к этим вещам я давно уже привыкла. С этим мне пришлось столкнуться, когда я присматривала за Белл.
— Ты присматривала за Белл?
— Только у меня ничего из этого не вышло. Впрочем, не важно. Я думаю, ты только обрадуешься, если я буду так же лояльна и к вам.
— Д-да, — запнулась Генри. — То есть я хотела сказать… думаю, что да. — Она увидела скамью, обитую красной тканью, — Не возражаешь, если мы присядем на минутку? Что-то я немного притомилась.
Эмма вздохнула.
— Это я тебя утомила, не так ли?
— Ну что ты, конечно, нет… А в общем, это так, — согласилась она, опустившись на скамью.
— Я знаю за собой такую особенность — утомлять людей, — сказала Эмма, присев рядом. — Сама не знаю почему.
Четыре часа спустя Генри казалось, что она точно знает — «почему». Эмма Риджли, герцогиня Эшборн, была самой энергичной женщиной из всех, с кем Генри была знакома, включая и себя. А уж себя-то Генри никогда не считала вялой. Не то чтобы Эмма суетилась и нервничала. Совсем наоборот, молодая женщина была воплощением грации и утонченности. Просто во всем, что она говорила или делала, было столько жизненной силы, что ее собеседники, затаив дыхание, не могли оторвать от нее глаз. Было понятно, почему муж так обожает ее. Генри оставалось только мечтать о том, что когда-нибудь и Данфорд будет относиться к ней с такой же преданностью.
Ужин прошел очень весело. Белл и Джон еще не приехали из Лондона, поэтому за столом их было только четверо. Генри, которой никак не удавалось привыкнуть к многолюдным семейным трапезам в Лондоне, чувствовала себя очень непринужденно. Она просто покатывалась со смеху, слушая, как ее собеседники рассказывали истории из детства, и даже рассказала кое-что сама.
— Ты и в самом деле собиралась переставить пчелиный улей поближе к дому? — смеялась Эмма, безуспешно пытаясь восстановить дыхание.
— Я всегда очень любила конфеты, — объяснила Генри, — и когда кухарка объяснила, что мне дозволено съедать только одну в день по причине нехватки сахара, я решила поправить ситуацию.
— Должно быть, это многому научило миссис Симпсон, — предположил Данфорд. Генри пожала плечами.
— С тех пор она просто перестала спорить со мной.
— А твоих опекунов не огорчили подобные выходки? — продолжала интересоваться Эмма.
— Как же? — отвечала Генри, широко размахивая вилкой. — Я думала, что Виола просто упадет в обморок. Потом она устроила мне разгон. К счастью, она была не в силах наказать меня, поскольку на руке у нее было двенадцать пчелиных укусов.
— Какой ужас! — воскликнула Эмма. — Тебя они тоже ужалили?
— Как ни странно, меня они не тронули.
— Похоже, Генри умеет ладить с пчелами, — добавил Данфорд, стараясь не вспоминать свою собственную реакцию на ее подвиг. Он увидел, как Генри повернулась к Эмме, по всей видимости, отвечая еще на один вопрос, касающийся пчел. Ему было приятно, что Генри понравилась его друзьям, хотя в общем-то он ожидал этого. Данфорд был очень рад видеть ее счастливой. И в сотый раз за день он удивился своей необыкновенной фортуне, пославшей ему такую женщину.
Генри была прямолинейна и целеустремленна, и в то же время ее сердце было открыто для чистой и искренней любви. У него защемило сердце, когда он вспомнил, как она плакала, узнав о смерти ребенка в заброшенной хижине. По остроте своего ума эта девушка не уступала ему: она была необыкновенно умна, для этого не надо было даже заговаривать с нею — достаточно было всего лишь взглянуть в ее серебристые глаза. Его подопечная не боялась ничего на свете, и ей с успехом удавалось в течение шести лет управлять поместьем. Однако, улыбнувшись, подумал Данфорд, Генри становилась податливой и нежной, стоило ему обнять ее. Он постоянно скучал по ней и с нетерпением ждал минуты, когда своими руками и губами сможет доказать ей силу своей любви.
Значит, это была любовь. Он едва удержался, чтобы не выкрикнуть это сейчас же и при всех, прямо за столом.
— Данфорд?
Он вздрогнул и поднял глаза. Алекс, очевидно, пытался добиться от него ответа на свой вопрос.
— Да?
— Я спрашивал, — повторил Алекс, — Генри уже заставила тебя поволноваться?
— Если не считать ее опытов с пчелами, она была воплощением кротости и достоинства. — И что это за опыты? — спросила Эмма.
— Пустяки, — ответила Генри, не смея взглянуть Данфорду в глаза, — забралась рукой в пчелиное гнездо и достала немного сот.
— Иначе говоря, — разъяснил он хмуро, — еще немного, и она была бы ужалена сотней разъяренных насекомых.
— Ты на самом деле забралась рукой в улей? — Эмма, заинтересовавшись, подалась вперед. — Мне бы ужасно хотелось узнать, как это делается.
— Я буду навеки твоим должником, — вмешался в разговор Алекс, обращаясь к Генри, — если ты не сообщишь моей жене подробности.
— Никакой опасности не было, — поспешила заверить Генри. — Данфорд все сильно преувеличил.
— В самом деле? — Алекс удивленно поднял брови.
— Он перенервничал, — ответила Генри и, повернувшись к Эмме, сочла необходимым добавить: — Он очень часто нервничает.
— Нервничает? — повторила за ней Эмма.
— Кто — Данфорд? — одновременно с ней спросил Алекс.
— Да ты, наверное, шутишь, — недоверчиво добавила Эмма.
— Скажу только, — вставил Данфорд, желая прекратить этот разговор, — что это сократило мою жизнь лет на десять. И вообще, хватит об этом.
— Наверное, он прав, — обращаясь к Эмме, сказала Генри и пожала плечами, — тогда же он заставил меня поклясться никогда больше не есть мед.
— Неужели? Данфорд, как ты мог? Даже Алекс никогда не был так жесток.
Если Алекс и был несколько удивлен таким выводом жены, он все же решил воздержаться от комментариев.
— Не буду пускаться в дальнейшие воспоминания, чтобы не создавать о себе мнения самого отвратительного человека в Британии. Ограничусь тем, что скажу: я не запрещал ей есть мед. — Данфорд повернулся к Генри. — Я всего лишь попросил тебя пообещать, что ты никогда не будешь заниматься его добычей сама. Все. Честно говоря, это уже становится утомительным.
Эмма наклонилась к Генри и прошептала голосом, который можно было отчетливо слышать на другом конце стола:
— Я никогда не видела его таким.
— А это хороший знак?
— Очень.
— Эмма? — сказал Данфорд очень небрежным тоном.
— Да?
— Только мои исключительно хорошие манеры и тот факт, что ты — женщина, не позволяют мне попросить тебя заткнуться.
Генри с ужасом посмотрела на Алекса. Она была убеждена, что тот сейчас же вызовет Данфорда на дуэль за оскорбление жены. Но герцог поднес руку ко рту и, закашлявшись скрыл… улыбку. Должно быть, это на самом деле была улыбка, так как последние несколько минут он не положил в рот ни кусочка.
— Действительно, исключительно хорошие манеры, — ехидно заметила Эмма.
— Дело совсем не в том, что ты — женщина, — сказала Генри, предположив, что Данфорд и Эшборны действительно очень близкие друзья, раз уж то, что можно было принять за оскорбление, вызвало у Алекса улыбку. — Однажды он уже просил меня заткнуться, а у меня есть самые неоспоримые свидетельские показания, что и я — женщина.