— Меня зовут Жофруа Дюкесн. Извините за беспокойство, доктор. Более года назад я имел удовольствие присутствовать вместе с вами на ужине у князя и княгини Орницких.
— Да, да… Не обижайтесь на меня, однако я не могу припомнить вашего лица. На этом милом приеме было так много приглашенных…
— Конечно, доктор. Помните, вашей соседкой тогда была мадам Килинг.
— Действительно…
— Я родственник мадам Килинг, я был женат на ее единственной дочери Эдит.
После короткого молчания голос произнес:
— В таком случае, месье, позвольте выразить вам мои искренние соболезнования. Я прочитал в газетах сообщение о трагическом инциденте. Должно быть, мадам Килинг убита горем. Узнав новость, я тут же набрал номер ее телефона, но мне никто не ответил. Вчера же, прочитав сообщение в «Фигаро», я решил послать письменное соболезнование со словами участия. Письмо еще на моем столе, но я его сегодня же отправлю.
— Благодарю вас, доктор, за сочувствие от себя лично и от имени мадам Килинг. Простите, вы были хорошо знакомы с нею?
Последовала более длительная пауза.
— С мадам Килинг у меня были чисто профессиональные отношения.
— Что вы хотите этим сказать?
— Некоторое время мадам была моей пациенткой.
— Но… вы же не были знакомы с ней до этого приема у Орницких?
— Нет, не был. Просто мадам Килинг спустя несколько месяцев позвонила и попросила ее принять. Что я и сделал.
— Когда это случилось?
— Надо посмотреть в книге посещений, месье. Я начинаю волноваться за состояние здоровья мадам Килинг. С нею все в порядке?
— Вам лучше знать — она же ваша пациентка.
Вновь последовало молчание, а затем доктор уточнил:
— Разумеется. Она проходила у меня специальный курс лечения, но я вынужден был его прервать около трех недель назад.
— Около трех недель?!
Жофруа чуть было не поперхнулся. Ему пришлось сделать огромное усилие, чтобы сохранить видимость спокойствия:
— Доктор, когда вы видели мадам Килинг в последний раз?
— Минутку… Последний раз она обращалась ко мне 23-го июня утром. Но какой это может представлять для вас интерес, месье?
Теперь у Жофруа возникла проблема с ответом. Почему его волнуют детали? Да ведь это же был день, когда Эдит утонула в озере Комо, а он мчался в Биарриц на помощь Иде! Наконец он смог выговорить:
— Вы уверены в том, что только что сказали, доктор?
Тот ответил более сухо:
— Я не понимаю, что вы имеете в виду, месье. Как я уже сказал, ваша фамилия мне известна только из газет, и я не помню, чтобы мы беседовали на том приеме… Возможно, вы тот высокий молодой человек сопровождавший мадам Килинг?
— Да.
— Мадам Дюкесн не присутствовала на ужине?
— Нет. Я… тогда согласился сопровождать мадам Килинг, которая не любила выходить в свет одна.
— Да, понимаю. И где же мадам Килинг в настоящее время?
— Честно говоря, я этого не знаю, доктор, и ищу ее уже несколько дней.
И он рассказал, как и предыдущему врачу, обо всех событиях, происшедших между Белладжио и Биаррицем.
— Вы только что сказали, месье, что обе телеграммы, в достоверности которых у вас имеются сомнения, сообщали о тяжелой болезни мадам Килинг? Это действительно странно…
— Вам, конечно, легче судить об этом, доктор, поскольку Ида была у вас на приеме 23-го июня. В какое время дня вы ее осматривали?
— В 10.30 утра: она сама попросила назначить встречу на это время, позвонив мне накануне.
— Вы поймете мое волнение, доктор, когда узнаете, что именно в этот день около пяти часов вечера погибла в Белладжио бедняжка Эдит. И в это время ее мать, сообщение о тяжелом состоянии которой заставило меня оставить жену одну, находилась не в Биаррице, а в Париже?
— Вы получили телеграммы накануне вашего отъезда?
— Да.
— Ничто не доказывает, что мадам Килинг не была в это время в Биаррице. Она могла вернуться в Париж в ночь со среды на четверг. Разговаривая с ней по телефону накануне встречи, я понял, что она где-то далеко. Кстати, мадам уточнила, что приедет в столицу специально для консультации и вскоре уедет обратно.
— Уедет куда?
— Этого я не знаю, месье.
— Просто какая-то фантастика! И последний вопрос: когда вы осматривали мадам Килинг, доктор, она действительно была больна?
На этот раз ответ последовал незамедлительно.
— К сожалению, месье, очень больна. Однако при условии благоразумного поведения и спокойной жизни ее состояние могло оставаться стабильным в течение долгих лет… Я говорю вам это, поскольку теперь вы ее самый близкий родственник.
— Она говорила вам, что имеет дочь?
— Да. Она ее просто обожала.
— Обожала?
— Да, да. Именно поэтому меня обеспокоило сообщение в газетах об этом трагическом случае, появившееся два дня спустя после ее визита: столь ужасная новость могла стать роковой для здоровья мадам Килинг.
— Могу ли я немедленно приехать к вам, доктор?
— К вашим услугам, месье.
— Где я могу вас найти? У меня только номер вашего телефона. Это где-то в 16-м округе?
— Нет, это Сен-Клуд. Там мне удобнее заниматься опытами… Авеню дю Гольф, дом 17. Жду вас.
Через четверть часа автомобиль Жофруа затормозил около решетки неухоженного сада, окружавшего старое скромное здание. Состояние кровли дома свидетельствовало, что доктор Зарник не был богатым человеком. Толкнув ржавую дверь ограды, Жофруа пересек пустынный сад и, поднявшись по выщербленным ступенькам крыльца, оказался перед входной дверью. Он потянул за шнур звонка, медь которого давно уже покрылась от времени зеленым налетом.
Доктор сам открыл дверь. Жофруа вновь увидел угрюмое лицо, показавшееся ему столь странным на приеме у Орницких. Только теперь вместо смокинга на этом довольно худом мужчине был длинный белый халат, скрывавший его одежды. Жофруа невольно содрогнулся: ему показалось, что он вновь оказался рядом с одним из зловещих персонажей морга в Белладжио.
— Месье Дюкесн? Теперь я вас вспомнил. Входите, пожалуйста.
В вестибюле воспоминания о морге еще более усилились: царившая здесь прохлада контрастировала с июньской жарой на улице.
Рабочий кабинет, дверь которого выходила в вестибюль, вписывался в общую картину запущенности: мебель была бедной и неказистой. С первого взгляда становилось понятно, что комфорт ничего не значит для хозяина. Все его внимание было поглощено многочисленными книгами и папками с бумагами, сваленными на столе, за которым он и устроился, пригласив гостя сесть напротив.
Жофруа тут же приступил к делу.
— Мне неудобно вас беспокоить, доктор, но вам должны быть понятны причины моего волнения. Мне непременно надо отыскать мадам Килинг, чтобы сообщить ей о печальных событиях, о которых она до сих пор, судя по всему, не знает. Вы единственный, кто видел ее недавно…
— Да, как я вам уже говорил, это было 23-го июня. Вот ее фамилия в журнале посетителей, записанная мною собственноручно. Мадам Килинг провела в этом кабинете больше часа.
— Вы говорили, что, когда она позвонила накануне вечером, назначая встречу, у вас было ощущение, что звонок издалека. Вы не припомните, говорила ли телефонистка, как это бывает обычно в таких случаях: «Не кладите трубку… На проводе Нью-Йорк…»
— Ничего подобного не было: когда я взял трубку, мадам Килинг была уже на связи.
— А когда она пришла на прием, у вас не создалось впечатления, что пациентка проделала длительное путешествие?
— Вид у нее был усталый, казалось, она очень спешила. Припоминаю, что, уходя, она даже не попрощалась со мной… Впрочем, ей было за что сердиться на меня.
— За что же?
— Долго объяснять, и потом, это весьма деликатный сюжет… Хотя вы и представились по телефону ее родственником, у меня нет никаких доказательств этого.
— Вот два документа, которые могут снять ваши подозрения: удостоверение личности и свидетельство о браке, выданное мэрией 8-го округа Парижа. Из него видно, что я действительно женился на Эдит, дочери мадам Килинг, несколько недель назад.