Ему пришлось сделать усилие, чтобы произнести:
— Извините, что смотрел на вас так пристально, но вы мне удивительно напоминаете одного человека.
— Неужели? Кажется, я уже где-то слышала эту расхожую фразу.
— Поверьте, на этот раз речь вовсе не идет о старой уловке с целью познакомиться!
Она по-прежнему смотрела на него недоверчивым и насмешливым взглядом.
— Я знаю, — продолжал он смущаясь, — мне бы следовало в первую очередь представиться: Жофруа Дюкесн. Будем считать, что я искупил свою вину.
— И это все ради того, чтобы узнать мое имя? Впрочем, у меня нет особых причин его скрывать: Эдит Килинг.
— Эдит Ки…
Он не смог выдохнуть фамилию, настолько его первоначальное удивление сменилось крайним изумлением.
Девушка посмотрела на него с неподдельным любопытством и спросила:
— Что с вами? Что-нибудь не так?
Он повторил ее имя, словно оно его чем-то сильно взволновало:
— Эдит Килинг… Нет! Это невозможно! Это невероятно!
— Напротив! Очень даже возможно! — возразила она. — И не кажется ли вам, что, ставя под сомнение мои слова, вы ведете себя почти оскорбительно?
— Еще раз приношу вам свои извинения…
— Мне уже давно пора идти. Скажите-ка, только честно, чем вы так взволнованы?
— Я? Да так, ничем… Я просто несколько озадачен. Вы меня наверняка принимаете за ненормального, но мне бы хотелось задать вам один вопрос: вы родственница Иды Килинг?
— Мне было бы трудно породниться еще ближе с этой дамой: она моя мать…
Эти слова, произнесенные совершенно бесстрастным голосом, вызвали у него, тем не менее, настоящий шок.
— Вы… вы действительно дочь Иды?
— Вы что, опять за старое? Быть может, вы новоявленный святой Томас? Конечно же, учитывая вашу реакцию, я должна предположить, что вы хорошо знали мою мать. Не так ли?
— Да…
— Вы ее давно видели последний раз?
— Уже год прошел…
— Если бы ваш ответ был иным, я бы тотчас поняла, что вы просто лжец, поскольку моя мать находится сейчас в Соединенных Штатах.
— Да? Я этого не знал…
— Итак, вы ее, видимо, знали не очень хорошо?
— Лучше, чем вы можете предположить.
— И при этом она вам ничего не сообщила о своем отъезде в США?
— Возможно, у нее были на то веские основания.
На этот раз она посмотрела на него с удивлением, к которому примешивались недоверчивость и даже подозрительность. Он почувствовал это и, желая увести разговор из этой странной тональности, сказал:
— Я уже искупался, однако вам, возможно, доставит удовольствие, если я вновь разденусь, чтобы поплавать вместе?
— Не утруждайте себя. В бассейне слишком много людей. Лучше помогите мне выйти из воды.
Он протянул ей руки. Одним прыжком она оказалась рядом с ним, и он невольно отметил про себя: «Спортивная!»
Однако его восхищение не ограничилось банальным замечанием: Эдит Килинг, о существовании которой он ничего не ведал всего несколькими минутами раньше, была, несомненно, самой изящной из всех когда-либо встреченных им женщин. Ее тело заставляло думать скорее о молодой женщине, нежели о девушке. Возможно, она была замужем… Излучающее здоровье, крепко сложенное, мускулистое, довольно упитанное тело без единой складки жира… Длинные стройные ноги, высокие крепкие бедра, тонкие запястья, пропорциональные руки, грациозная линия плеча и, в довершение этой гармонии, золотистые завитки волос, рассыпавшиеся ослепительным каскадом из-под только что снятой эластичной ленты. У Иды тоже была прекрасная шевелюра, но только ярко-рыжая.
Все возрастающее восхищение молодого человека сдерживалось чувством некоторого замешательства: эта белая бархатистая кожа, выступающая в большом вырезе купальника и вызывающая столь естественные плотские желания, казалось, принадлежала Иде.
Трудно представить, чтобы дочь до такой степени походила на свою мать, но, с другой стороны, это было вполне закономерно. Но самым удивительным для Жофруа было молчание Иды по поводу существования у нее дочери… Единственно возможным объяснением этого могло быть стремление матери скрыть от всех данный факт, чтобы признанием его не состарить себя. Ида, единственным смыслом жизни которой было нравиться мужчинам, впадала, видимо, в отчаяние при мысли, что ее собственный ребенок с годами будет все больше претендовать на ее женственность, которую она считала неповторимой. Ида, какой ее знал Жофруа, была совершенно искренней в чувстве гордости за свою красоту. Наверно, поэтому она вынуждена была как можно дольше прятать свою дочь, превращавшуюся с каждым днем в самую опасную из соперниц. Похоже, для обезумевшей матери Эдит представлялась действительно очень опасной: разве она не взяла у матери все самое лучшее, добавив от себя лишь одно качество, которому Ида никогда не могла бы противостоять, — свою молодость? Да, все было логичным в молчании Иды…