Из фольклорной традиции автор «Ласарильо» заимствовал не только отдельные образы и мотивы — прежде всего образы слепца и мальчика-поводыря, известных как персонажи одного французского фарса XIII века. Возможно, сюжет фарса проник в Испанию с бродячими кукольными театрами или через иллюстрации: на полях одной рукописи XIV века было обнаружено изображение слепца и мальчика, причем в ситуациях, целиком совпадающих с отдельными эпизодами «Ласарильо», — мальчик, пьющий через соломинку вино из кувшина, который прижимает к себе слепец, мальчик, проделывающий дырку в бурдюке. Анонимность повести, равно как отсутствие конкретного автора у фольклорного произведения, как бы предполагала активное соавторство читательской аудитории в сотворении образа героя, по всей видимости существовавшего в народном воображении, в анекдотах, поговорках, присказках, еще до того, как автор повести взялся за перо. И когда речь идет о генезисе повести и о текстологических проблемах, современная критика с большими оговорками применяет к «Ласарильо» критерии индивидуально-авторского искусства последних четырех веков. Как подчеркивает X. Касо Гонсалес — создатель новейшего (1967 г.) критического издания текста «Ласарильо», повесть эта с момента ее написания вовсе не представляла собой законченного авторского текста и еще до того, как попасть на типографский станок, долгое время ходила по рукам в списках, в которых первоначальный текст подвергался разного рода изменениям, порожденным не только неизбежными при переписке ошибками, но и творческими новациями переписчиков. В самые последние годы тот же критик, во многом видоизменив старую гипотезу Р. Фульше-Дельбоска о существовании не дошедшего до нас первоначального издания «Ласарильо», перепечатками которого являются три сохранившихся издания, выдвинул гипотезу о существовании нескольких «семей» рукописных версий повести. К одной из этих «семей» относится бургосское издание (по традиции его клали в основу большинства критических изданий повести), к другим — все прочие. Поэтому попытка выдать за первоначальное издание любой из сохранившихся текстов или реконструировать некий изначальный авторский текст должна быть признана неправомерной, равно как была бы неправомерной канонизация какой-либо из записей фольклорного произведения, существующего, как известно, во множестве вариантов.
Целый ряд критиков (А. Сикроф, Ф. Айяла и др.) полагают, что и разделение повести на главы-рассказы (tratados), и развернутые названия глав, и даже порядок расположения отдельных глав внутри повествования принадлежат не автору «Ласарильо», а его добровольным «редакторам» и издателям: как иначе объяснить диспропорцию в объеме разных глав повести — бросающийся любому читателю в глаза развернутый характер первого, второго, третьего, пятого и седьмого рассказов и сжатость и схематизм четвертого и шестого?
С другой стороны, анонимность повести может быть расценена и как демонстративный жест пожелавшего скрыть свое имя писателя, как одна из сторон его глубоко оригинального творческого замысла, сводящегося к тому, чтобы заставить героя самого рассказывать о своей жизни, что было совершенно неизвестным приемом в повествовательном искусстве XVI века. «Вопрос об источниках «Ласарильо», — пишет по этому поводу А. Кастро, — будет иметь второстепенное значение до тех пор, пока мы не соотнесем его с творческой установкой автора… Иначе не объяснить принятого писателем решения — взять за шиворот своего ничего из себя не представляющего героя и выставить его на всеобщее обозрение. Обыденная жизнь — нечто, полностью противоположное героическому деянию, — здесь повествует о себе самой. Таково было гениальное решение… И для того чтобы как-то сгладить подобную дерзость, истинный автор остается в тени. Автобиографичность «Ласарильо» и его анонимность — две стороны одной медали».
Однако, если анонимность повести вовсе не является помехой для восприятия ее во всей полноте авторского замысла и даже, если стать на точку зрения А. Кастро, в этот замысел входит, вполне оправданным остается любопытство потомков, желающих узнать, кто же все-таки был творцом этого шедевра.
Первые попытки раскрыть тайну имени автора «Ласарильо» относятся к началу XVII века. В 1605 году Хосе де Сигуэнса в своей истории ордена святого Иеремии указывает на настоятеля ордена Хуана де Ортега как на творца «Ласарильо», сочиненного якобы Ортегой еще в молодости, во время обучения в Саламанкском университете. В 1607 году библиограф Валерий Таксандр в своем каталоге книг испанских писателей приписывает авторство «Ласарильо» другому современнику Карла V — известному писателю-гуманисту, поэту, историографу и дипломату Диего Уртадо де Мендоса (1503–1575). И хотя атрибуция Таксандра была практически ничем не подтверждена, именно его версия легла в основу историко-литературной легенды, на протяжении веков связывающей имя Уртадо де Мендоса с «Ласарильо». В конце XIX века французский ученый-испанист А. Морель-Фасьо почти неопровержимо доказал несостоятельность мнения Таксандра, хотя кандидатуру Мендосы в авторы «Ласарильо» поддерживают и в наши дни такие критики, как А. Гонсалес Паленсиа, Э. Меле. Вместе с тем М. Батайон — создатель множества трудов, посвященных испанскому плутовскому роману и, в частности, новейшего фундаментального исследования о «Ласарильо» — вновь поднял вопрос о Хуане де Ортега как возможном сочинителе повести. Кроме Диего Уртадо де Мендоса и Хуана де Ортега, в качестве гипотетических авторов «Ласарильо» критики называли и называют имена Лопе де Руэда (мало обоснованное мнение Ф. де Хаана), Себастиана де Ороско, в одном из эпизодов своего «Кансьонеро» выведшего на сцену Ласарильо и его первого хозяина (гипотеза X. Сехадора-и-Фрауки), Хуана де Вальдес, чьи взгляды на язык прекрасно иллюстрируются стилистикой «Ласарильо» (точка зрения М.-Х. Асенсио), Эрнана Нуньеса де Толедо (недавно выдвинутое предположение А. Рюмо). Ни одну из этих гипотез нельзя считать доказанной. Единственное, что можно сказать достоверно об авторе «Ласарильо», — то, что он принадлежал к группе религиозных вольнодумцев, появившихся в Испании в первой половине XVI века, людей, увлекавшихся религиозными и социальными вопросами, читавших Эразма Роттердамского и весьма скептически относившихся к господствующим церковным догмам. «Ласарильо» по сути дела являет собой развернутое пародийное отрицание понятия «чести» — краеугольного камня официальной идеологии, а для автора его не существует представления о «святости» и «неприкосновенности» Священного писания (текст повести полон пародийными аллюзиями на те или иные места из Библии).