Плутовские романы приходятся в основном на последний период творчества Кастильо де Солорсано — одного из наиболее талантливых и плодовитых испанских новеллистов первой половины XVII века, прославившегося как автор сборников «Занимательные вечера» (1625), «Веселые дни» (1626), «Время отдохновения, или Мадридские карнавалы» (1627), «Ночи удовольствий» (1631) и других. Новеллистика в целом более, чем какой-либо другой жанр (а кроме плутовских романов, Солорсано писал комедии и стихи), отвечала основному направлению таланта Солорсано, блистательного и остроумного рассказчика, мастера занимательной интриги, сконцентрированной вокруг какого-нибудь частного события, наблюдательного нравоописателя, редко поднимавшегося до обобщений социального и тем более эпохального характера, а тем самым и до «большого» эпического стиля, присущего роману. Обращение Солорсано к плутовскому роману — это прежде всего попытка использовать формальную схему «пикарески» для объединения ряда новелл в книгу. В первый период своего творчества Солорсано прибегал для осуществления той же цели к созданному еще Боккаччо в «Декамероне» «обрамляющему» рассказу-беседе, в которой беседующим по очереди предоставляется право поведать ту или иную историю. (Впрочем, следы использования этого приема сохранились и в «Севильской Кунице».)
О формальном восприятии Солорсано законов жанра плутовского романа свидетельствует не столько включение им в основное повествование обширных «вставных» новелл, сколько его отказ от автобиографической формы. Рассказ от первого лица — один из основных жанрообразующих законов плутовского романа — предоставлял писателям возможность изобразить действительность в ракурсе специфически плутовского, «низового» взгляда на мир, и эта универсальная точка зрения собирала в романе все, внешне мало связанные между собой, эпизоды из жизни плута в единое художественное целое. Повествователь у Солорсано — это не плут, а образованный человек, близкий к придворно-аристократическим кругам и усвоивший дух «этикетного» восприятия жизни, завсегдатай заседаний различных литературных «академий» и обществ, ориентирующий свое слово на избранную культурную аудиторию. Герой-плут для него — всего лишь объект рассказа, повод для создания одновременно и развлекательного и поучительного повествования.
Но обращение писателя к той или иной жанровой форме, какими бы целями оно ни диктовалось, влечет за собой и усвоение им «внутреннего» содержания этой формы; так и Солорсано, обратившись к плутовскому роману как к способу циклизации новелл («Мадридские гарпии» — еще не роман, а цепь новеллистических историй), пришел к созданию образа Тересы с Мансанареса, описание похождений и проделок которой составляет уже не только сюжетный, но и тематический центр книги. В «Севильской Кунице», по мнению большинства критиков, Солорсано обыгрывает свои собственные художественные открытия времен создания «Тересы с Мансанареса» и «Похождений бакалавра Трапасы», выводя на страницы романа целый ряд персонажей, уже неоднократно фигурировавших в его собственных произведениях, да и в книгах других испанских писателей «золотого века»: скупого старика богача, молодого повесы, отшельника-лицемера, бездарного сочинителя комедий и т. п. В «Севильской Кунице» в поисках сюжетов Солорсано нередко прибегает к литературным источникам. Особенно показателен в этом отношении рассказ о том, как поклонник Руфины Роберто обманывает ее при помощи взятого им напрокат платья: эпизод этот почти полностью повторяет вторую новеллу «Восьмого дня» «Декамерона», в которой «приходский священник из Варлунго спит с мадонной Бельколоре, оставляет у нее в залог свой плащ и, взяв у нее на время ступку, отсылает ее ей с просьбой вернуть плащ, оставленный в закладе». Боккаччо вообще один из главных литературных авторитетов для Солорсано-новеллиста. Однако писатель многое перенял и у своих соотечественников, прежде всего у Сервантеса и у Тирсо де Молина, книгу которого «Толедские виллы» (1624) Солорсано восхвалял в одном из стихотворений. Писательница-новеллистка Мария де Сайяс-и-Сотомайор также была предметом восхищения автора «Севильской Куницы», о чем свидетельствует один из эпизодов романа.
Сразу после выхода в свет «Севильская Куница» была переведена на французский, английский (трижды), голландский и другие европейские языки. На русском языке отрывки из «Севильской Куницы» (переведенной как «Севильский Хорек») печатались в «Хрестоматии по западноевропейской литературе XVII века» (составитель Б. И. Пуришев. М., 1949). Перевод Е. Лысенко выполнен для настоящего тома по изданию: «La novela picaresca espanola». Madrid, M. Aguilar, 1946.