Оттирая с тарелок бараний жир, я смотрел на длинные пальцы рыжей и думал о том, что плов, наверное, самый значительный вклад исламской цивилизации в мировую культуру. Не считая 11 сентября. Когда мы закончили и вытерли руки одним полотенцем, она сказала, что надо взять с собой спальник, камни по ночам холодные, жди меня за воротами, убежала в БЦ и через пару минут вернулась с фонариком на лбу, рассекая темноту ярким прозрачным лучом.
Мы отправились гулять по деревне, мимо усадьбы художников Голованей, мимо храма Матери Кали, мимо мастерской покойного скульптора Басаргина, который вырубал из берёзовых пней славянские лица, мимо арт-сарая с черепом яка на воротах.
Когда рогатое внезапно появилось в круге света, моя спутница воскликнула “Fuck!” и прижалась ко мне всеми своими татуировками, как бы испуганная. Не поцеловать её было очень трудно, только святой отшельник мог бы удержаться; сам удивляюсь, как у меня получилось. Рассмеявшись, она сказала:
– Пойдём купаться в ванночку?
– И послушаем сирен?
– Воздушной тревоги здесь не бывает.
– Я имел виду…
Она прикрыла мне рот ладонью.
– Я поняла – ты всё знаешь.
– А вот и нет. Я не знаю, как тебя зовут.
Она капризно оттопырила верхнюю губу.
– Fuck. Каждый раз эта заморочка. Сказать правду?
– Как хочешь.
– Могу назваться Катей. Но на самом деле я – Карма.
– Ого!
– Ну да. В БЦ тоже все ржут.
Девочку назвали Кармой в честь покойной бабушки, самой красивой комсомолки города Баку, делегата X съезда ВЛКСМ (апрель 1936 года), на котором бабушка встретила свою любовь – делегата из Симферополя в модном костюме, который он лично спроектировал и построил. Юноша был жгучий караим из семьи портных, но как раз во время съезда сменил профессию. Его взяли в НКВД, и он так наловчился шить дела для врагов народа, что вскоре стал любимым следователем Берии. Под коньячок Лаврентий Павлович любил наблюдать за работой своего подчинённого – как он выдавливает глаза троцкистам или делает отбивную из режиссёра Мейерхольда. Семья была не в курсе этих ужасных подробностей, пока дедушку самого не поставили к стенке, принеся в жертву на алтарь XX съезда КПСС.
При таких обстоятельствах не удивительно, что папа Кармы стал оголтелым диссидентом. Он долго нарывался на неприятности, и в конце концов сел на три года за смелую шутку в самолёте Москва – Одесса, где остановил пилота, вышедшего из кабины размять ноги, и с улыбкой сказал ему: “Я вижу, вы тоже еврей… Полетели в Израиль?”
Советская власть мало того, что без чувства юмора, так ещё постоянно кошмарила папу антисемитизмом. Назло режиму он всегда болел за сборную Чехословакии во время чемпионатов мира по хоккею, читал на ночь Оруэлла и мечтал о самосожжении на Красной площади. Его жизнь была страшной, как атомная война, и безнадёжной, как очередь в ОВИРе. Кто бы мог подумать в 1984 году, что тяжёлый советский кошмар внезапно закончится водевилем, что с Юга придёт Мешиах Горбачёв со своей Перестройкой, и железный занавес попилят на металлолом…
С маленькой Кармой на руках семья перебралась в лучший мир – на оккупированные территории Западного берега реки Иордан. Там, конечно, тоже не всё было цимес мит компот. Папу жутко выбешивало, когда его называли “русским” – как понаехавшего из бывшего СССР. Ему это было противно, он чувствовал себя словно Грегор Замза, проснувшийся тараканом.
– Почему же ты так хорошо говоришь по-русски?
– Это моя другая бабушка – Соня. Она была литературной училкой, и мы каждый день читали русских классиков.
– Папа не возражал?
– Что такое папа против бабушки Сони?
За пределами книжек была тоска. Детство в унылом кибуце, утренняя дойка тучных коров под кошерную музыку, школа с учителями в чёрных шляпах, жёлтая пустыня, откуда иногда прилетали ебучие арабские ракеты. Воздушная тревога была единственным развлечением, в тесноте бомбоубежища подросткам удавалось нащупать много нового.
На своё шестнадцатилетие девочка сделала себе подарок – слиняла в Иерусалим, где повстречала Костю, путешествующего учителя из далёкого сказочного Кемерово. Он ласково научил её медитировать на радужный свет, и она моментально врубилась в Алмазный путь – эту чудесную возможность вечно трахаться с бодхисатвами.
Тогда она сделала свою первую татуировку на животе – весёлого тигрёнка, играющего под водопадом. Тигрёнок появлялся каждый раз, когда она ложилась в постель с учителем. Мощной лапой он разбивал голубую упругую стену воды, в которую она превращалась во время секса. Её первый оргазм был похож на ограбление ювелирного магазина – стон сигнализации, разбитая витрина и преступный блеск бриллиантов чистой воды. Падая с когтей тигрёнка, они повисали в воздухе отражениями её прошлых жизней. Карма умирала тысячу раз и опять появлялась на свет в какой-нибудь вселенной, для которой её рождение ничего не значило. Татуха стоила бешеных шекелей – как настоящее произведение искусства. Это было у Красного моря, в Эйлате, где многие делают татуировки просто от счастья, которое никогда не повторяется.