— Ну, я.
Мы смотрели друг другу в глаза.
— Хм, надо же, — он довольно оскалился. — Иген, эртем. Да-да, теперь понимаю. Это же просто потрясающе! Выследил маньяка, которого ищет милиция уже несколько месяцев и… — Угрожающие интонации в его голосе неожиданно сменились неподдельным восхищением. — И, разумеется, ты сделал это из сочувствия к его будущей жертве?! Из сочувствия! Какой ты все же наивный! Но мне следует отметить — какая чистая работа. Почти никаких следов! Если бы не пара деталей, они бы даже причину смерти установить не могли. Я сам виноват, что не предупредил тебя об «индикаторах». Иногда они устраивают прогулки по городу. Так случилось и в этот раз… Да, а теперь я все же добавлю небольшую ложку дегтя…
Я напряженно смотрел на него. Не мог понять, что за игру он затеял.
Иштван положил руку мне на плечо.
— Скажи мне, пожалуйста, — зрачки Иштвана вытянулись узкими вертикальными черточками. Он впился в мое плечо скрюченными пальцами, в бешенстве зашипел. — ТЫ ЧТО ЖЕ ДЕЛАЕШЬ, МАЛЬЧИШКА?! Хочешь нас подвести под удар? Весь Конгломерат?!
Я молчал, стиснув зубы.
— Они же все время ищут, как до нас докопаться! Все время роют землю вокруг нас, сжимают кольцо. Они не спят по ночам, не думай… Они следят за нами! Если еще раз подобное повторится, я лично сдам тебя Конторе! А уж они придумают, как с тобой разобраться…
Слегка успокоившись, он отпустил меня, ободряюще похлопав по плечу.
— Никогда! Никогда больше не делай так. Я ценю твой выбор. Но не тогда, когда он ставит под угрозу дело. Наше дело. Тегнап, Денис, вчера… Вчера ночью ты шел по грани!
Троллейбус замер, двери его распахнулись.
Я перевел дыхание. А затем сказал, то, о чем думал все то время, что прошло после завершения моей охоты:
— Я почувствовал…
Иштван, уже собираясь уйти, остановился, и внимательно посмотрел на меня, ожидая продолжения.
— Почувствовал свободу. Безграничную. Черные вихри… И я понял, что это. Свобода от самого себя. От рамок и запретов, которые есть в тебе самом, а не во внешнем мире… Свобода от того, чтобы быть человеком. Вести себя, как человек. Запредельное, черное… Оно захватило меня, когда я пил его. Пил этого урода, его жизненную силу. Нарушить все, все запреты, и переступить даже через самого себя. Выследить жертву — сволочь, подонка, пропитанного злом. Напугать его, увидеть в его больных глазках страх… А затем убить зло! Выпить его жизнь до дна. И бежать прочь, долго бежать по ночному городу, чувствуя, что тебя переполняет чужая сила, чувствуя, что зло постигло возмездие, чувствуя, что ты перестал быть человеком…
Иштван задумчиво кивнул.
Таким я его еще не видел — слишком серьезным, без привычного налета холодной аристократичной иронии. Слишком старым.
— Значит, это того стоило, — сказал он, отворачиваясь.
— Я не закончил, — сказал я тихо.
Он помедлил, прислушался.
— Еще я почувствовал боль…
Иштван молчал.
— Эта боль, она поселилась во мне. Вы никогда не говорили про нее. Ее совсем нельзя заглушить. Ни лекарствами, ни выпивкой, не наркотиками, ничем… Ее не извлечь из себя, не выковырять ножом. То, что эта боль терзает, нельзя потрогать руками. И ведь она теперь всегда будет со мной, да? Разъедать изнутри, сводить с ума… Иштван, это ведь страшно.
— Самое страшное не это, — сказал Иштван глухо. — Страшно, это когда совсем перестаешь чувствовать боль.
Запахнув пальто, не оборачиваясь, он спустился на тротуар. Пошел прочь по улице.
Я смотрел ему вслед. Старому и жестокому «минусу», который не разучился чувствовать боль.
А ведь я мог сразу открыться ему. Он бы не выдал меня.
Мы с ним поняли друг друга.
Я ворочался на постели, кушетка скрипела подо мной пружинами, одеяло свалилось на пол. Я пребывал на грани сна и яви, и черные тени одолевали меня, плясали по стенам. И роилась ржавая труха, сплетаясь в уродливые узоры, стараясь забраться в глаза. Расцарапать их, войти в меня, завладеть мной от макушки до пяток.
Меня била нервная дрожь, озноб, я грезил, сознание заполняли размытые образы, застилала пестрая мерцающая пелена бреда.
Я вскочил, судорожно шаря ладонью по стене.
Никита забежал в комнату и закричал: «Помоги мне! Помоги мне, братан! Спрячь меня, за мной гонятся вампиры!»
Я сказал ему: «Вампиров не бывает, ты же сам мне сказал».
Тогда он рассмеялся, стер Никитино лицо, и я увидел морду маньяка с хлопьями пены в уголках рта.
Он спросил: «Зачем ты убил меня? Я хотел подарить этой девочке радость! Радость! Радость! А ты убийца! Убийца! Убийца!»