Он орал что-то неразборчивое, широко раскрывая рот. Остатки рассудка покинули его.
Застыв в вычурной позе античного трагика, он кричал, глядя как наполняет его вихрь золотых и изумрудных искр, наполняет жизненной силой, вырвавшейся из другого измерения.
Ярость Иштвана и жизненная сила Древа сошлись в поединке, а он оказался между двух огней. Между двух стихий. Золотые искры кружили вокруг него. Два черных вихря хлестали по небу, вырываясь из его глаз.
Черные смерчи сорвались. Понеслись навстречу нам с Полиной, но золотая и зеленая пыль поглотили их, растворили, рассеяли. На миг весь лес вокруг нас погрузился в зеленое и золотое сияние.
Я услышал, как страшно кричит Иштван. Он промахнулся. Впервые за свою долгую карьеру «минуса», промазал.
Вновь вспыхнуло. Лицо мое опалило нестерпимым жаром.
Я уткнулся лицом в снег.
Нашлась сила, которая его переборола, оказалась ему не по зубам. Сила жизни против силы ярости.
Это был настоящий прокол в ткани миров, то, что я увидел, прежде чем произошла белая вспышка. Не знаю, что предстало перед моими глазами в тот миг… Другое измерение, а может, сияние райских садов… Но это спасло нас с Оксаной.
Вспышка исчезла, и рой черной пыли стал медленно оседать в морозном утреннем сумраке. Черная пыль, крупицы пепла. Все, что осталось от Иштвана.
Оксана лежала с закрытыми глазами. Она побледнела, губы ее посинели. Я потряс ее за плечи, прислушался к дыханию.
Не зная, что делать, я просто влил в нее остатки своих сил и повалился рядом. Из носа у меня потекла кровь, перед глазами ходили багровые пятна. Острая боль пронзила виски.
Оксана закашлялась.
— Жива, — еле слышно прошептал я.
Она задвигалась рядом, лицо ее оказалось возле моего. Оксана с трудом перевернулась.
— Дениска! Как ты?! — она пыталась кричать, но из горла ее вырывались лишь приглушенное сипение.
Нас с ней порядком вымотало.
— Жить буду, — я разлепил потрескавшиеся губы, пытаясь улыбнуться.
Оксана уткнулась мне в отворот «аляски», заплакала. Я оторвал дрожащую руку от земли, попытался погладить ее по вздрагивающей голове, спутанным мокрым волосам.
— Все позади, — сказал я. — Ну, прекрати, не плачь. Все кончилось.
— Древо засохло, — Оксана прижалась ко мне, всхлипнула. — Умерло… Теперь никому не подарит бессмертия…
Древо чернело на наших глазах. Оседали снежные вихри и пепел, поднятые локальным катаклизмом, развернувшимся на наших глазах. Древо становилось черным, сухим, ветви его облетали, золотая и изумрудная пыль рассеивалась. Листья упали на землю, свернулись сухими стручками, истаяли пеплом на глазах. Смешались с истоптанным снегом.
Остался от Срединного Древа лишь высохший черный скелет, с обвисшими бессильными плетьми руками-ветвями.
— Оно подарило жизнь нам, — сказал я. — А бессмертие… Иштван просто забыл, что ничего не бывает даром.
Оксана прижалась ко мне.
— Жизнь, — сказал я. — Жизнь цвета зеленой листвы.
Я засмеялся. И Оксана засмеялась сквозь слезы, уткнулась носом мне в плечо.
— С новым годом! — сказал я, неловко обнимая ее.
— И тебя! — прошептала она. — Зажгли мы елочку… Так и она сгорела. Хреновый у нас праздник получился.
— Точно.
Мы с трудом поднялись на ноги, кряхтя, как старики. Продолжая обнимать ее, я уткнулся носом Оксане в щеку.
— Как насчет чашечки кофе? — спросил я.
— Дурак, — сказала Оксана, прижимаясь ко мне еще сильнее, поцеловала меня в окровавленную щеку. — Все ты к одному сводишь.
— Только не плачь, хорошо? — сказал я, гладя ее по голове. — Все уже позади.
— Это я от радости, — сказала она, всхлипывая и шумно шмыгая носом.
Мы в обнимку поковыляли через заснеженный лес, по цепочке наших собственных следов. Побрели, волоча ноги и спотыкаясь в снегу, как отступающие от Москвы французские гренадеры.
Мертвое дерево, бессильно опустив ветви, осталось за нашими спинами. Пепел оседал на его коре, впитывался в нее. Но жизни в нем уже не осталось.
Мы брели по колено в снегу, поддерживая друг друга, цепляясь друг за друга так крепко, как хватается утопающий за спасательный круг.
Навстречу нам, растянувшись широкой цепью, бежали черные тени. Что-то кричал, размахивая пистолетом, Влад. Ему вторили, размахивая фонарями, Стас с Троллем. Буксовал, слепя фарами, джип, вздымал клубы снежной крупы. Утреннее солнце играло на заснеженных еловых лапах, на обледенелых ветвях, на сугробах, мерцало на снегу розовыми и желтыми бликами.