— Мы будем охотиться ночью. И истребим всех ваших детей. До единого. — Сказав так, он исчез в мороке лестничных клеток — и растворился в пучине лучей восходящей луны.
Ему дали уйти, отпустили: что взять с бедного глупца. Едва ли он представляет сколь-нибудь серьёзную опасность, а сражаться — это красиво, было бы только с кем.
К тому же, Клаусу он понравился. Люди привыкли не видеть их и придумывать им красивые названия. Всегда легче сказать: «Это чудовище!» — и смириться со своей участью слабого. А можно понять, что перед тобой такой же человек, и ты ему ни в чем не уступаешь. И дать ему отпор. Нет чудовищ, нет волшебства. Есть только люди и их воля. Чем сильнее твоя воля, тем на большее ты способен. И она даёт тебе право выбирать: станешь ли ты чудовищем, будешь ли святым. Подаришь жизнь кому-нибудь или посеешь смерть. Человека определяет его воля. Если она сильна — человек может всё.
Ребята продолжали играть, стараясь забыться в музыке. Она — спасение от всего. Снова и снова слышался уже хорошо знакомый мотив, сотканный из кровавых слёз минорных нот, где воспевалась ода ночи.
Яна спокойно спала, и едва ли её сны были мрачны. Клаус подошёл к её телу, взял её на руки: идём.
Вместе с ней он отошёл за стену Замка, в рощу о трёх молодых липах, всё ещё держа любимую в объятьях.
После — опустив труп отдыхать — в молчании принялся копать, и никто из детей не смел мешать ему, и только всё ещё звучавший ноктюрн был символом скорби детей по их матери.
Слуга положил королеву в её усыпальницу — и лёг рядом. Одной рукой он обнимал свою любимую, сливаясь с ней в последнем танце, а другой — укрыл их алтарь саваном. Наступало время последнего вальса, после которого они взойдут на свой престол.
Клаус любил Яну и видел лестницу счастья, что нисходила к ним с небес, а глаза его застилало тягостное забвение. Он не видел смысла жить дальше без своей Королевы.
Мёртвые коты пришли сопроводить своих господ, и они следовали за ними домой. Они поднимались в небо, а за ними расцветал сад мёртвых роз, где парят черные мотыльки. Их собственный сад железных цветов средь великой твердыни цепей. Последние ноты стихли с громким выстрелом, возвещая начало конца.
Действие тридцать пятое. Эфемерность
Орне стоял на утёсе и встречал рассвет. Озарённый улыбкой, он отвёл руки за спину, вскинул голову, подставляя лицо потокам свежего воздуха.
Ветер трепал его рыжие кудри, ласкал щёки. Шум волн, крики чаек радовали слух парня, а лучи золотого светила над горизонтом грели душу.
Там, за провалом синевы, он видел великий Белый Замок, что мерно погружался в пучину глубин. Башня за башней, здание обращалось в пыль. Камни беззвучно сыпались в воду, стены опадали подобно песку, и, подхваченные свежим бризом, развеивались, словно прах. Осколки витражей блестели в лучах солнца, и те блики были последним прощанием некогда живого и прекрасного Замка, что явился в мир людей. С тяжёлым гулом разбивались колокола часовой башни, и звон их смешивался с треском цепей, что доселе сдерживали его великие врата.
Замок таял, и мальчик был последним, кто видит его в столь торжественный миг.
Было невероятно легко, спокойно, свободно. Граф и его Королева покинули этот мир, и бастион, ставший их обителью, уходил вместе с ними. Замок белого песка исчезал, являя взору чистые луга горных долин, где цвела бесконечно синяя трава, а под облаками кружили чёрные мотыльки. Небесные флейты серафимов возвещали начало нового дня, и музыка их была чистой, подобно хрупким кристаллам льда на вершинах круч, столь же воздушной, как снежные кружева, слетающие с их склонов с первыми порывами южных ветров, и лёгкой, как перья весенних птиц.
Голоса в сознании юноши утихали, его сердце наполнялось невыразимым теплом, а очи лучились блаженством. Наконец, за столь долгое время скитаний, он обрёл ту самую свободу, о которой мечтал. Свободу от всего. Зов Крови сник, исчезли страхи, память прояснилась, а мысли строились в слова. Он не питал злобы, не искал мщения, не желал борьбы.
Прощаясь с Замком, провожая родителей, Орне обрёл счастье. Простое, лёгкое, детское счастье осознания, что дальше — лишь он хозяин своего пути. Воля ли, Фатум ведёт его — не важно. Он сам выберет свой путь, тот, который считает нужным.