Узкий в плечах, высокий станом, с прямыми длинными волосами, обрамлёнными терновым венцом, и с бесконечно добрым взглядом перед ней стоял Учитель, что оставил свой приют за вратами Покровского монастыря.
— Покинем его? — предложил он, протягивая девушке руку. — Сейчас наш друг глубоко в своих мыслях, и едва ли ему есть что-то до нас. Музыка — его единственная утеха и спасение перед той стеной страха и тьмы, что взывает к бедной душе.
Ника кивнула, бросая на Скрипача прощальный взгляд, и удалилась за Учителем ввысь по звёздному мосту к башне собора.
Медленно шла она над вереницами ночных дорог, а Учитель ступал перед ней.
— Скрипач — дух города, — тихо говорил он, — его голос. Он слышит и видит, чувствует всё, что вершится вокруг. Знает, что грядут перемены, воспротивиться которым не в силах. Но ты — ты иная: душа его детей.
Уже стоя на башне, Учитель взмахнул рукой, призывая смотреть.
— Оглянись: силуэты высоток, маленькие коробки домов, реки улиц — здесь повсюду живут они. Люди спят в своих квартирах, блуждают меж лабиринтов городских стен, наполняют воздух своими словами и думами. Ты видишь их, слышишь. Что чувствуешь сейчас ты, мать тысячи младых, о чём скорбит их род?
Ника закрыла глаза и сделала глубокий вдох. Слегка пошатнулась.
Голова пошла кругом. Череда неописуемых чувств и потоков образов пронеслась перед её глазами. Она видела костры, толпы, бегущие в страхе, сонм кружащих над ними теней. Видела, как из самых глубин сознания наружу вырвался ужас, и некогда красивое, любимое царство обратилось самым жутким кошмаром. Много сумрачного скрывает в себе человек, и день за днём ведёт он нескончаемую борьбу с чудищами, что таятся внутри него. А как дать слабину, отдаться сладкому, манящему падению — всё, всё кончается.
Кошмар прорастает в реальность.
Ника видела своих несчастных, осознавала, что их ждёт.
— Будь готова, — продолжал Учитель. — Будь готова, что твой возлюбленный воззовёт к тебе, моля о спасении. Он придёт к тебе страшным, чужим, будет противным тебе, но во сто крат более — себе. Его смычок обагрится кровью ваших детей, а игра станет невыносимой. Будь готова к той злости, к той ненависти, что будет источать он всем своим естеством — и не отрекись, не отринь его в тот миг отчаянья, ибо именно в этот час он будет нуждаться в тебе и в твоей вере, как никогда прежде.
— А где будете вы? — девушка затаила дыхание.
Учитель покачал головой.
— Я приложу все усилия, чтобы этого не случилось. Но если произойдёт — я буду нужен твоим детям, и старым, и малым. Наступают тяжёлые времена, когда ужасы и волнения смогут обрести силу. Времена отчаянья и скорби. Агнцам так мало любви, они одиноки, пугливы, многие чувствуют себя брошенными, забытыми. Так уже было однажды, и тогда мольбы одного ребёнка хватило, чтобы создать новый мир. Сейчас же таких сотни, и их город, их царство — не будет ждать. Харьков преобразится, и Скрипач будет вынужден вернуться домой — туда, где он был рождён. Наша же цель — вернуть месту, что некогда считалось раем, его прежний истинный лик, ибо сейчас он тёмен, как никогда. Не спрашивай себя, Ника, что будет происходить, не задавай вопросов — ответы сами найдут тебя.
Девушка склонила голову в грустном молчании. Так и стояли они вдвоём на колокольне собора, наблюдая, как Скрипач на крыше ведёт начало своей новой партии, а площадь менялась в тон его игры.
Там, где некогда стоял пьедестал Ники-спасительницы, теперь высился фонтан лиловых вод. В воздухе кружили сизые светлячки и чёрные мотыльки, а над горизонтом возвышалась горная гряда, с которой взирал монолит великого замка, что оживает в мире лишь во снах. Уличные лампы обернулись фонарями, и пламя в них дрожало в ожидании охотников, что в своей жажде света однажды разобьют их, напуская на призрачный город ещё большую тьму.
Ходил и кланялся одинокий Скрипач высоткам-надгробиям, в чьих стенах ждут своего часа заблудшие души, когда явится тот, кто призовёт их с собой, начертает их имена и даст право жить. Живой Город застыл в ожидании своего властителя, что займёт Тронный зал на часовой башне и спросит всякого гостя о том, кто же есть люди: жалкая груда костей и праха надежд, или пастухи, что стерегут свои души от волчьей бездны внутри себя.
Скрипач играл, играл, беспрестанно, и с каждым высеченным звуком рождался новый образ, готовый занять своё место в мистерии мертвецов.
Полный диск светила сиял как никогда ярко, а небо наполнялось тихим плачем ветхой скрипки. Дождь, сотканный нитями нот, кропил землю красным, орошая древесную листву, омывая домовины-дома, и первые из участников грядущего представления отвечали его призыву.