А оно резало! Резало обнажённую талию, очерчивало круг поясницы — и — тут Соламит сбилась на слёзы — вдоль лобка, опасно задевая лживым теплом всё, что ниже.
Стонала, стонала так, когда уже не различить, боль ли это, удовольствие, подставляя кончику пламени оголённую часть вжатого, напряжённого живота, боясь пошевелиться, чувствуя, как ноги отказывают и как волнующе становится внутри.
Пытка огнём отступила — как раз настолько, чтоб девушка опустилась на колени, обернулась лицом к мучителю. Тот схватил её за подбородок и теперь вёл зажигалкой перед лицом.
Девушка завороженно смотрела на играющее пламя. Аккуратный тонкий язычок, совсем крохотный — а как плясал, как манил!
Тяжело дыша, старалась спрятать взгляд, отстраниться, чтоб огонь не задел прядей. За пламенем — выпуклая тёмная ткань джинсов, оттопыренная ширинка.
Знала, что нужно делать.
Длинные пальцы привычным жестом расстегнули пуговицы, обвили крепкое, набухшее от подступившей крови древко. Парень закатил глаза.
Полные губы, ловкий язык. Обвивает, поглощает всецело, пропуская внутрь, сдавленно сглатывает.
Руки привычно отведены за спину, плечи дрожат.
Он схватил её за шею, направляя, подаваясь вперёд, вышел и снова вонзился, с силой, на всю длину, погружаясь в глотку, сжимая гортань.
Соламит невольно сглотнула, подавляя подступивший кашель, задрожала, пытаясь вырваться.
Дима желал другого. Ему нравилось то, как она вьётся, как пытается освободиться, отчего позволяет только ещё глубже проникнуть в себя. Кратко и неспешно он двигался внутри, то касаясь нёба, проводя вдоль языка, то вновь вбивался вглубь, чем провоцировал рвотные позывы, содрогаясь от наслаждения, всё сильнее сдавливая шею.
Ему нравилось видеть, как она плачет, как отчаянно вздрагивает в попытках поймать хоть капельку воздуха. Почти теряет сознание.
Он замер, снова затаив дыхание, ослабил хватку, чуть-чуть отстранился, позволяя ловким пальцам возлюбленной проникнуть в него, исторгнув тихий стон.
Соламит ускорила движения, чувствуя, как набухает его плоть, и вскоре он сам с силой вырвался, желая взять своё.
«Узница» обмякла, обвисла, что кукла. Мелко и часто дышала, пытаясь найти в себе силы встать.
Снова щелчок зажигалки — и крик боли, подстёгивающий к действу.
Резко поднявшись, подавшись вперёд, она обвила торс «надзирателя» ногами, позволяя войти, отдаваясь его крепким рукам, прижимая к себе.
Смотрит в глаза — и видит безумие, смешанное с болезненной страстью. Ничего у него в жизни не осталось: только девушка и тлен несбывшихся надежд. Ради неё он бросил всё, а теперь её же винил в этом, всячески напоминая о том, где её место. Называя тупым животным и трахая её, он старался забыться, уйти от тяжёлой реальности, которая теперь была противна.
Соламит поймала его взгляд, уловив блеск проступивших слёз — и впервые за столь долгий срок улыбнулась, назвала его любимым, потянулась к нему, позволяя обнять.
Их уста сплелись в долгом, сладком поцелуе, погружая разум во мрак. Охватившая пару страсть завлекла их пеленой жёлтых туманов соития в порочной мгле небесных могил, где душам не тесно.
Обволакивая возлюбленного собой, она, как могла, крепко прижалась к нему, выгнула спину, отдаваясь его сильным объятьям. Впилась в плечо, укусив больно, исторгая из его уст тяжёлый стон наслаждения, от чего парень только сильнее притянул девушку к себе, зарываясь в морок её тёмных волос.
Их секс — ода взаимной боли, немого отчаянья.
Сжимая его член в себе, двигая бёдрами, она только сильнее притягивала Диму, позволяя излить всю тьму внутрь неё, вобрать и разделить, приумножить её. Воздушно, как дым, и остро, как пламя, они слились в единое целое, отдаваясь мыслями к небу над пыльным асфальтом, что горел от сбитых звёзд.
Тяжёлыми и сильными ударами он входил в неё, подставляя плечи укусу, а спину — длинным ногтям. Всё больше кровавых следов проступало на нежной плоти, столь охочей и чувствительной к боли.
Они любили друг друга, как никогда раньше. И, наверное, как никогда не станут потом. Сейчас они были подобны двум змеям, что пляшут под ритмы безумного маэстро, чьи руки направляли их тела, словно кукол. Двигаясь в общей пляске тяжёлых звуков проливного дождя низких нот, они отдавались друг другу, сходясь волнами пепельного дыма, силясь вобрать тела и души друг друга, сжаться как можно крепче, сойтись в едином облаке едкого яда — и раствориться под кровью жаркого солнца.