Дима задрожал, изливаясь внутрь, отдаваясь сжатому лону возлюбленной. Её створки ныли, раз за разом сокращаясь, крепко обволакивая орган парня. На мгновение сознание окутала тьма.
Очнувшись, Соламит улыбнулась, увидев, как некогда сильный и уверенный Дима теперь валяется в её ногах. Со спутанными волосами, расцарапанной спиной и в спущенных брюках, босой, он сейчас был очень милым. Такой слабый и ранимый, он едва дышал, всё ещё приходя в сознание. Это давалось ему с большой болью.
Опустившись к нему на кафельный пол, она перевернула парня лицом вверх, нависла над ним.
Член всё ещё стоял, вздрагивал от ласковых, кротких касаний. Поцеловала его, едва коснувшись кончиком губ. Обвила, погружая в томную влагу, вбирая остатки семени, поглощая почти целиком.
Поднялась, отстранилась, и снова припала, ощущая приятную дрожь, чувствуя, как он сжимается уже почти без сил. Поцеловала, села рядом, погладила, касаясь кончиками пальцев, играясь с ним, то поднимаясь, то опускаясь. Подалась вперёд, насаживаясь так, что перехватило дух и стало трудно дышать.
То вверх, то вниз, снова и снова, медленно и неспешно, поигрывая бёдрами, возвращая изнурённое тело к жизни.
Кончилось время неразделённой любви к ложным ожиданиям. Теперь здесь только они — двое бедных людей, что поставили на карту всё ради совместной жизни. И теперь они по-настоящему вместе. Он — слабый, почти истлевший, потерявший вкус к жизни и веру в лучшее. Она — некогда забитая и изнурённая, — теперь счастливая от того, что её оценили, её полюбили, в ней увидели настоящую личность.
Мрак их душ вторгся в квартиру вместе с табачным дымом.
В облаке туманов Соламит продолжала ласкать своего теперь лишённого всякой воли парня, отдаваясь свежим лучам нового ясного дня.
Действие девятое. Марево белого корабля
Советский ребёнок 60-х, которому папа однажды привёз пластинки из-за границы вечно загнивающего запада, становится отроком вечности. Он начинает задумываться, а так ли правая партия права, есть ли смысл в том, чтобы всё шло по плану, а если и да — то по какому. С течением времени он становится частью системы хаоса, выращенный на идеалах генералов песчаных карьеров, несущий в сердце романтику золотой лихорадки и твёрдые ритмы Владимира Семёновича, Булата Окуджавы, а позднее — Бориса Гребенщикова. Но никогда не покинет его сознания музыка, услышанная в детстве. Странный язык вражеской страны станет для него языком истины, языком чувств, подарит ему смысл и суть, которую он никогда не забудет. Избегая всякого дальнейшего образования, стремясь быть человеком из ниоткуда и зная, что «Билет в детство» ведёт на самом деле не в город, а на лужайку зелёных холмов, дитя перестанет верить чему либо, кроме своего собственного сердца, своих желаний.
Такой была бабушка Даниилы Авдея, которая к своим шестидесяти повидала почти все некогда шестнадцать социалистических республик, а ныне — независимых государств, вырастила сына, приняла участие во взращивании конопляного поля близ цыганского табора и, худо-бедно, но разжилась на собственную квартиру. Сейчас она жила отдельно от семьи — что ныне, что тогда, одиночество было её верным спутником, радовалась своей скромной пенсии и подачкам родных.
Из радостей жизни у неё были всё те же пластинки с Дэвидом Боуи, Pink Floyd, фантасмагоричным коллективом HP Lovecraft, названным в честь одного писателя 20-х, бессмертными Beatles, а еще любимая внучка, которая к ней захаживала на кружку доброго пива и косяк.
Родители Даниилы, зная темперамент беспокойной старухи, отпускали дочь к ней всё с меньшей охотой, что лишь способствовало сближению двух женщин потерянных времён.
Что до самой девушки — ей хотелось свободы. Сталкиваясь с вечным давлением со стороны семьи, неприязнью сверстниц и недалекими парнями, она понимала — ловить ей здесь нечего. То ли дело — закинуть ногу за ногу, прислониться к голой стене, слушать минорный голос Луи Армстронга и отдаваться дурману каннабиса.
В красных носках и белых брюках, лёгкой зелёной футболке, с тёмно-синими вьющимися кудрями, свежим округлым лицом и тёплым размытым взглядом таких же синих глаз, она часто сидела вот так на диване, полностью расслабившись и отдаваясь чарам, как ей казалось, неземных мелодий. Здесь она могла по-настоящему отдохнуть от всего, забыться и потеряться за гранью осязаемых миров, постигнуть невозможное счастье.