Упругие формы, округлая, полная грудь — Даниила пользовалась вниманием парней и не отвечала никому из них. Слишком скучные, слишком простые, да ещё и слишком уродливые, чтобы удостоиться её.
Лишь здесь, в светлой — всегда светлой — спальне в один диван, допотопный проигрыватель и полочку с пластинками, голые стены, стол и кресло, она могла расслабиться, быть собой.
Сама Авдея часто сидела кресле — дубовом, крепко сбитом, со съёмной подушкой и спинкой, — и курила — конечно же «Монте Карло», растворяясь в музыке, вспоминая мглистые пики царственных заоблачных гор.
Чёрная бархатная юбка до пят, старые чулки, аккуратный тёмный пиджак поверх такой же всегда глаженной белой рубашки и длинные седые волосы.
Высокий лоб, сухое вытянутое лицо, впалые скулы, волевой подбородок и добрый взгляд, подчёркнутый хитрой улыбкой тонких губ.
Тощие руки с длинными пальцами, сильные ноги с мощными стопами — она никогда не была слабой. Вёрткой — да, хитрой — естественно, чуткой и понимающей — редко, но никогда — слабой. Что по молодости, что сейчас — её называли Каменной Куницей, одинокой и вольной, знающей цену себе и своей жизни.
Даниила восхищалась своей бабушкой, мечтала стать похожей на неё. От неё она усвоила одно простое правило: самое главное в жизни — привлекать людей, не увлекаясь ими.
— Они должны любить тебя и восхищаться тобой. Тебе, впрочем, любить их и восхищаться ими не обязательно. Где бы ты ни была, будь своей, но своих людей выбирай осторожно, — говорила она, раскуривая траву и покачиваясь в такт заунывным напевам Белого Графа.
— Спи, с кем хочешь, бери, что нравится, но — не сближайся, не привязывайся.
Они часто говорили о парнях и девушках, о пиве и книгах, о музыке и веществах. После пятой-шестой кружки Авдея нередко вспоминала своих мужчин.
Но больше всего эта женщина любила старую балладу о Белом Корабле той самой группы HP Lovecraft. Их неземной голос, тягучие ритмы и музыка почти что из глубин мироздания возвращали её в счастливое детство. Ветер в голове и лёгкость на душе. Марево туманов земли надежд околдовало её вместе с чарами первого поцелуя, было с ней в миг пьянящего первого секса, с угаром водки и едким дурманом травы.
Знаковой эта песня стала и для самой Даниилы.
Это случилось несколько зим назад, в тот тёплый и тёмный период, когда стрелки на циферблате жизни сошлись к полуночи.
Смесь каннабиса, никотина и тёплого пива ударила ей в голову слишком сильно. Жара разморила её и без того плывущее сознание. Авдея — также хмельна — , и, как обычно, в таком состоянии ей хотелось объятий. Отставив бутылку, всё ещё держа самокрутку меж пальцев, она, накренившись, призраком проскользнула на диван к внучке, что качалась под космические звуки флейт, находясь сознанием уже там, на облачных палубах корабля.
Ослепшее сознание ребёнка растворилось в путах объятий, а скользящее дыхание у шеи заставило тело дрожать в странном, ранее незнакомом ей желании. Потом были горькие губы с привкусом терпкого яда. Длинные острые ногти оставляли следы вдоль плеч.
Голова кружилась, теряясь в нотах, сотканных из ласок и приятной истомы.
Даниила не помнила себя, не видела сидящую подле Авдею.
Футболка и лифчик легко соскользнули с её разгорячённого тела, равно как и брюки, и последовавшие за ними носки.
Дальше были туманы на склонах Лериона и заоблачные корабли Богов Земли. Попутные ветра реки Скай относили её к далёкой Земле Надежд вослед буревестникам, сквозь завесу которых просачивались приглушённые вздохи и лёгкий жар. Внизу живота — непривычно тепло и свободно. Щекочуще-нежно, так, что девушка невольно свела ноги. Пересохшие губы окроплены поцелуем, взгляд — размыт мглою за гранью снов.
Авдея любила свою внучку, одаряя её нежными и мерными ласками, столь же трепетно, словно это был её собственный первый раз. Скромно и осторожно она припадала к ней, чувствовала дрожь её тела, достаточно созревшего для подобных игр.
Пряный голос из старых советских колонок скрипел, смешиваясь с переливами флейт и ритмами там-тама, отдаваясь стуком в юном сердце.