Большие и маленькие, худые и полные, злые и счастливые — они все следовали за той, кто воззвала к ним, кто искала.
Из руин Вавилона, из песков пирамид, на тлене голодных улиц и пыли пустых квартир — они прибывали сюда, оставляя родные эры, покидая родные миры.
Великое множество кошек с пристальным взглядом немигающих зелёных очей, мерно урча, обступало ту единственную, кто сегодня играла им. А она — она уподобилась бледному духу забвения, той, что блуждала среди останков великих эпох. Её музыка, подобно крыльям ворона, направляла ночных зверей, указывала им путь, а сама дева шла перед ними, главная, зла на мир, довольна своей свободе, безотказной, пугающей — мнимой. И пусть, пусть к утру всё пройдёт, и с восходом жёлтого диска она снова наденет бледную маску любящей жрицы семьи, но это потом. Не сейчас. На пока — её время, её ночь.
Пики прекрасного замка всё явственней проступали в ореоле полной луны, и всё ближе слышна была дикая партия старого скрипача. Всё отчётливей бурлил клич вечно урчащих котов.
Цветы загробного мира распускали бутоны феерий про призраков, мостовая стелилась алыми лепестками железных роз.
Если двери — то настежь, ворота — домой.
Воплотившись в звук, всецело отдавшись чувствам, девушка всё шла по улице, не имея ни малейшего представления ни о конечной точке назначения, ни о смысле происходящего: ей было всё равно. Здесь и сейчас она была счастлива и хотела, чтобы счастье это никогда не кончалось. К чему ждать графов и королей, когда свои крылья крепче любого плаща.
Дорога кончилась с последним аккордом, открывая путнице вид на раскинувшуюся пред мутным взором площадь, где в сиянии прожекторов сошлись в танце две фигуры: одна в чёрном одеянии монахини, другая облачена в алое, с копной спутанных седых волос.
Яна улыбнулась этой паре, решила подойти ближе. Затянула новую песню, устроившись под сенью листвы, аккомпанируя вальс незнакомкам, и слова её, подхваченные ввысь, разнеслись далеко за границы сцены, отбиваясь в звёздах, путаясь в облаках.
Они парили над крышами зданий высоких и низких, квадратных и прямоугольных, церквей и жилых домов, банков и закусочных, и каждый уголок, каждая стенка, каждая новая мостовая будто бы преображалась, тронутая мелодией этой песни.
Забранная окрепшим ветром, она летела к самим Чёрным лесам на окраине города, близ заброшенного роддома и пустующих новостроек.
Её отголоски были схвачены вместе с сорванной с деревьев листвой и пойманы в ладони юноши с рыжими кудрями.
Он стоял на крыше того самого роддома у гряды тёмных пиков древних тополей, дубов и осин.
Этот парень часто приходил сюда, чтобы провести здесь всю ночь. Его не пугала мысль о том, что постройка давно заброшена и в любой момент может рухнуть.
Ему нравилось это место. Он любил ложиться на нагретую закатным солнцем поверхность и засыпать под шум ветра, что гулял близ лесов. Но в эту ночь его пробудило странное видение о дожде с разноцветными каплями. Все они были подобны лезвиям, срезавшим всё на своём пути от почерневших небес к промозглой земле, и у каждой из них имелся свой окрас: белые, красные, жёлтые, голубые, зелёные, серые, бурые. Каждая — смертный грех, который проникал в особо охочую до порока душу. Люди выходили под дождь и жадно глотали льющийся едкий металл, а затем растворялись в нём, и всякий обращался в небольшую лужу в тон наиболее излюбленного деяния. Какие-то мгновения — и пёстрая слизь затопила город, источая едкие зловония, однако уже некому было их ощутить. А над болотом — огромный замок, за его башнями — лик луны. Цитадель имела формы столь диковинные и неправильные, что не находилось слов для её описания. Из часовой башни стаей летела орда летучих мышей, а пики колоколен окутывал едкий зелёный туман. Подходя к вратам, всякий гость слышал музыку: торжественный оркестр встречал новоприбывшую душу, и в стенах великого здания всегда звучали мелодии, задающие тон жизни в этом странном, причудливом месте.
Парень встряхнул головой, отгоняя дремоту, сбежал на первый этаж, оттуда — на сухую, шелестящую под ногами траву: нужно было всё рассказать сестре.
Повсюду — лето, и с одобрения родителей отроки жили в чаще в своей лачуге.
Его сестра собирала самые разные книги, увлекалась потусторонней наукой, волшбой. Пусть парень верил в её штудии лишь частично, но оккультные темы вызывали у него интерес. Как замена правдивому чуду: добро ли, зло, не всё ли равно, когда погружаешься в это, воображаешь себя героем и мистиком, рисуешь борьбу со мглой. Имеющий время для волшебства навеки окружён приключениями.