Один за другим, в быстрой последовательности, мы заняли населенные пункты Медоваду и Зипанановку. В последнем я узнал, что Макс Амон, с которым мы вместе призывались, убит – первый из моей старой части. У Зипанановки мы по-настоящему поняли, с каким ожесточением с обеих сторон велась эта война на Востоке. Мы были вынуждены временно оставить этот населенный пункт, а когда вновь захватили, то обнаружили могилы наших солдат разоренными и оскверненными. Продолжая наступать, мы очистили от войск противника Новоархангельск.
Неприятель окопался на окрестных холмах и отчаянно сопротивлялся, по всей видимости решив во что бы то ни стало удержать свои позиции в качестве основы всей оборонительной линии. Особенно нас донимала батарея легких гаубиц, расположившаяся за невысокой складкой местности в пологой ложбине, в нескольких сотнях метров от наших передовых позиций. Отказываясь отходить, она вела интенсивный огонь по нашей наступающей пехоте, нанося ей тяжелый урон. Командир приданной нам 6-й зенитной батареи, быстро оценив обстановку, выдвинул одно из своих орудий (на солдатском жаргоне «антон») в боевые порядки пехоты, и началась захватывающая дуэль между верным «антоном» и батареей русских.
Снаряды за снарядом вылетали с грохотом и воем из раскалившихся стволов. Увидев нашего фельдфебеля стоявшим на снарядном ящике и корректирующим огонь «антона» с биноклем в руках, советский командир батареи тоже стал, расхаживая взад и вперед и не обращая внимания на сыпавшиеся вокруг осколки, руководить огнем стоя. Первый снаряд «антона» – недолет, второй – перелет. Поразить цель в низине было не так-то просто. Мы страшно переживали за нашу зенитку, окруженную вздымавшимися фонтанами разрывов. Третий снаряд упал ближе к цели, а четвертый, должно быть, накрыл батарею: она умолкла, но вскоре возобновила огонь с удвоенной силой. Затем снаряд «антона» угодил прямо в центр ложбины. В небо взметнулись исковерканные части пушек и человеческих тел. Советский командир завершил свою борьбу за мировую революцию. Немецкая пехота перешла в наступление и уже вечером закрепилась на холмах.
Когда я вернулся в село, на поля подсолнечника опустилась ночь и только постукивание телеграфных ключей нарушало первозданную тишину. На обоих наших флангах мы не имели контакта с другими германскими частями и подразделениями. Не успел я лечь спать и укрыться одеялом, как услышал зов дежурного офицера: «Связной!»
Мне предстояло отправиться в 17-ю роту и передать ей приказ отойти назад на пятьсот метров, чтобы не допустить просачивания русских через незащищенное пространство между ротами. Мы ехали на мотоцикле без света и то и дело натыкались на воронки от снарядов, оставшиеся от последнего боя, происходившего накануне. Вскоре водитель остановился и заявил:
– 17-я находится прямо перед нами.
К несчастью, связной 17-й роты еще в полдень был ранен, а мне было неизвестно место нахождения других рот, кроме своей. Итак, я пошел прямо вперед, шатаясь от усталости и спотыкаясь о борозды и мертвых русских. Иногда я падал и, поднимаясь, старался придерживаться взятого направления. Я хотел закурить, но победила осторожность, и я положил сигарету снова в карман. Царила мертвая тишина, но шестое чувство подсказывало: в любой момент что-то может произойти.
И это произошло. Внезапно я понял, что заблудился, и на мгновение запаниковал; я брел в кромешной темноте по меньшей мере с полчаса и по-прежнему не слышал ни звука. Издалека слева доносилось эхо нескольких разрывов, но вокруг меня все было тихо. Я лег плашмя и прижал ухо к земле. Еще в детстве я читал, что земля проводит звуки лучше, чем воздух. Но земля молчала. И тогда, вставая, я ясно осознал, что окончательно и полностью потерял ориентировку. Внезапно я уловил какой-то звук и стал напряженно прислушиваться, вглядываясь в темноту. Звук повторился уже более отчетливо: группа людей шла в мою сторону.