Я было двинулся им навстречу и уже приготовился их окликнуть, когда услышал: «Нет, нам нужно вправо…» В ужасе я замер и затем тихо укрылся в ближайшей ложбинке. Вероятно, это был русский разведывательный дозор, прощупывавший немецкую оборону. Вот они приблизились, я услышал звяканье оружия. Их сапоги прохрустели по обе стороны, всего в нескольких шагах от моего укрытия. Сердце в груди неистово колотилось, и я боялся: вдруг враги услышат, как оно стучит. Я только тогда понял, что патруль прошел мимо, когда раздалась команда «направо!». Я с усилием поднялся и крадучись последовал за ними. Судя по всему, патруль состоял не более чем из десятка людей. Шли минуты, но все оставалось спокойным.
– Стой! Кто идет? – внезапно кто-то спросил по-немецки.
– Осторожнее! Здесь русские! – крикнул я, падая и выпуская длинную автоматную очередь.
Почти одновременно со мной открыл огонь и пулемет. Практически весь русский разведдозор был уничтожен, только нескольким русским, воспользовавшись темнотой, удалось скрыться. А я наконец нашел 17-ю роту.
Следующим утром бои продолжались и успех неизменно был на нашей стороне. К полудню сопротивление русских усилилось. Мы нанесли удар через Ольгополь и захватили Пулаковку, где нашли огромный советский танк, брошенный экипажем из-за отсутствия горючего. Открыв люк башни, мы заглянули внутрь. Боеприпасы еще оставались. Здесь же валялись объемистая книга – «Капитал» Карла Маркса.
Не спеша я переворачивал страницы грандиозного сочинения. Многие годы теория прибавочной стоимости несла народам мира гибель и разрушения. Стачки, длительные тюремные заключения и смертные приговоры – прямые последствия этого псевдоучения. За несколько десятков лет оно умудрилось уничтожить сотни тысяч человеческих жизней, еще больше согнало с насиженных мест и принесло всему миру сплошные беды и несчастья. В своей твердыне, России, – самой огромной лаборатории мира – это учение превратило людей – по отдельности и всех вместе – в подопытных кроликов, обрекая на смерть миллионы.
Нас часто удивляло то почти нечеловеческое упорство, с каким сражались красноармейцы, невероятная стойкость даже совсем юных комсомольцев, по сути пятнадцатилетних подростков, которые, не щадя собственной жизни, защищали свои позиции, огневые точки, боевые машины. Но однажды пленный с Кавказа открыл секрет. Как только ситуация на каком-либо участке фронта становилась абсолютно безнадежной, рассказал он, комиссары, под каким-нибудь благовидным предлогом, покидали доты и танки и уходили на новые оборонительные рубежи. Оставленным внутри бесхитростным и легковерным советским воинам, например сибирякам, всю жизнь внушали, будто все европейцы – фашисты и капиталисты, убивающие военнопленных с применением ужасных пыток. А потому несчастные продолжали сражаться с отчаянием обреченных до последнего вздоха.
Следующим вечером я вновь встретился с Каулем. К тому моменту на фронте установилось относительное затишье. Я рассказал ему об увиденном в украинском селе.
– Лишь бы только суметь использовать правильно таких людей, – заметил Кауль, вздыхая.
– Уж не думаешь ли ты, что мы их проигнорируем? – с удивлением взглянул я на него. – Все эти люди на грани душевного взрыва от возмущения. Неужели ты допускаешь, что мы сделаем вид, будто ничего этого нет?
– Ты одно забываешь, дружище, – слабо улыбнулся Кауль, – мы сами связали себя по рукам и ногам. И еще есть и такая мелочь, как предоставление им прав и статуса, в которых мы им наперед уже отказали.
– Но, Кауль, – возразил я, – ты превращаешься в циника. На тебя сильно подействовала служба в концентрационном лагере. Дело вовсе не в доктрине, хорошей или плохой, правильной или неверной… О ней я и не думал. Не идеология имеет теперь значение. Просто речь идет о жизни, обыкновенной жизни, и смерти… На карту поставлено абсолютно все: будущее Германии и судьба остального мира… и не в последнюю очередь судьба тех несчастных, кто, пройдя сквозь ад, восторженно встретил нас и ожидает от нас свободы и равноправия.
– Хорошо, хорошо! – прервал Кауль мою тираду. – Подождем и посмотрим, что возобладает: партийная доктрина или здравый смысл…
Я расстался с Каулем недовольный самим собой. Этот человек обладал редкой способностью портить настроение. И я был не на шутку напуган: а что, если он прав?