Вместе с несколькими незнакомыми мне солдатами я, лежа в придорожной канаве, не переставая палил в темноту, освещая ее нитями трассирующих пуль. Кто-то тронул меня за плечо. Это был Кауль.
– Нам конец, – проговорил он хрипло.
– Нужно сначала разделаться с этими ублюдками и подождать до утра, – попытался я отшутиться.
Кауль смотрел мне прямо в лицо, белки широко раскрытых глаз отражали вспыхивающие отблески разрывов.
– Тебе страшно? – спросил я упавшим голосом.
– Если бы тебе пришлось пережить столько же, сколько мне… – улыбнулся горько Кауль, – ты бы ничего больше не боялся… Конечно, мне хотелось бы остаться в живых… знаешь, моя жена… у нас с ней не все ладится в последнее время… но ведь еще есть дети…
– Не говори ерунды, – прервал я его. – Тебя не так-то легко отправить на тот свет.
– Легче, чем ты думаешь, – усмехнулся Кауль.
– Мне нужно отлить, – сказал я, поднимаясь.
– Не делай глупости, не будь идиотом, – попытался остановить меня Кауль.
Пригибаясь, я отошел немного в пшеничное поле, колосья скрывали меня до плеч. Не успел я справиться с нуждой, как в нескольких метрах от меня из темноты появилась человеческая фигура.
– Осторожней! – крикнул я. – Здесь кругом летает много всякой всячины…
Вдруг я заметил, как фигура подняла над головой ручную гранату. С криком «Иван!» я бросился плашмя на землю. В этот момент прозвучала очередь из автомата Кауля, не издав ни звука, русский упал, а я через мгновение уже опять укрылся в придорожной канаве. Кауль смотрел на меня без всякого выражения. Я не знал, что ему сказать, не находил слов.
– Знаешь, я поступил на военную службу в 1939 году, – пояснил он спокойно. – Руководил, понимаешь, подразделением СС в маленьком городишке. Другого занятия там не было. Но это меня нисколько не изменило, я оставался прежним слабаком и слюнтяем. Тогда я решил закалять свой характер и поступил в элитную часть СС «Мертвая голова».
– Ну и что? – проговорил я, все еще не оправившись от потрясения.
– Именно это и я сказал себе тогда. Несмотря на некоторое разочарование, я не переставал надеяться принять участие в настоящем деле. Но мне пришлось еще целый год служить охранником концентрационного лагеря. Ты знаешь, многое из того, что рассказывают, – далеко от правды или, по крайней мере, сильно раздуто. Но и то, что было на самом деле, уже достаточно скверно… Множество людей годами теснятся на крошечном пространстве. Со временем у меня сложились довольно дружеские отношения с одним из них – польским профессором. И вот в один прекрасный день он вместе со всеми, как обычно, работал, но затем неожиданно направился к лагерной ограде. «Стреляйте! – попросил он меня спокойно. – Ну давайте же, стреляйте. У меня нет сил больше терпеть». – «Остановитесь! – закричал я в ужасе, поднимая винтовку и прицеливаясь – на этот счет у нас существовал строгий приказ, – но он уже был слишком далеко, не видел и не слышал меня: мысленно уже переселился в мир иной. – Стойте, ради всего святого… стойте! Вы знаете приказ!» – вновь крикнул я. – Кауль немного помолчал. – Он пересек границу запретной зоны, закрыв глаза. Я не мог выстрелить, был не в силах… Охранник по другую сторону ограды нажал на спусковой крючок…
Я писал Гиммлеру, всем, кто мог оказать хоть какую-то протекцию. Во что бы то ни стало стремился попасть на фронт… Не хотел быть тюремщиком. В конце концов я добился своего. После всего того, что было, здесь для меня, – Кауль указал глазами на ночную темь, испещренную точками трассирующих пуль и зарницами разрывов, – сущий рай.
– У тебя просто немного сдали нервы, – заметил я с тревогой. – Сам не знаешь, что говоришь!
Кауль горько усмехнулся.
Тем временем русские продолжали сжимать кольцо окружения, обстрел сделался интенсивнее. Какой-то офицер, указав на меня, Кауля и еще одного солдата, скомандовал:
– Давайте быстро снаряды для 105-миллиметровых орудий!
Ящик за ящиком таскали мы боеприпасы к орудиям занявших позицию в глубоком рву справа от нас. Рядом, у края дороги, – крупнокалиберный пулемет. Всякий раз, когда он начинал строчить, огонь пехоты противника прекращался. Я обменялся несколькими словами с фельдфебелем, корректировавшим огонь 105-миллиметровых пушек и похвалившим нас за быстроту при доставке боеприпасов. После, пожалуй, десятой ходки я присел на корточках у его ног и зажег сигарету. Внезапно у него подогнулись колени и он повалился на землю.
– Прямо в голову, – прошептал Кауль, переворачивая фельдфебеля на спину. – Парню повезло: легкая смерть.