— Твой воевода ходит нынче по Кромке, князь, — отозвалась знахарка. — Счастье, что нашли его быстро.
Ярослав Мстиславич поднялся на ноги, потянул за ворот рубаху, словно ему не хватало воздуха.
— Отравили его, — госпожа Зима поглядела на воеводу. — Чем — не ведаю. Но травили крепко, насмерть.
— Его с умыслом отравили? Не сам? — переспросил Ярослав, также поглядывая на лежавшего в беспамятстве воеводу. — Не мог ненароком?
— С умыслом, — знахарка кивнула. — Нечем ему было в тереме самому отравиться, пусть даже и ненароком. Коли б княжна его сразу не увидала, был бы твой воевода уже мертв, князь, — добавила она, посмотрев ему в глаза.
— Я хочу знать, кто, — Ярослав Мстиславич повернулся сперва к Некрасу Володимировичу, а после — к Горазду.
Глаза у него были совершенно жуткие: мертвые, черные; словно разом ушла из них вся жизнь. Еще пуще побелел старый шрам на правой щеке — так бывало всякий раз, когда он гневался.
— Ты с воеводой нынче был? — чужим голосом спросил князь.
— Токмо утром, господине, — Горазд облизал пересохшие губы. — А после дядька Крут сызнова к кузнецу пошел. Они с кольчугами там возятся, уж какой день. Не видел его больше.
— А после что делал?
— Лошадей чистил. А до — из дерева куклы сестрам мастерил.
Князь медленно кивнул и вновь поглядел на Некраса Володимировича.
— Подсобишь мне, родич? Дознаться?
— Непременно дознаемся, кто на воеводу твоего посягнул, — кивнул тот. — Велю собрать кметей и челядь, всех спросим. Может, кто что видал.
— Добро. Благодарю, — Ярослав Мстиславич поднес к груди сложенный кулак и склонил слегка голову. — Не навредим мы воеводе, госпожа, коли перенесем его в мою горницу? Сподручнее так будет, — спросил уже у знахарки.
— И впрямь сподручнее будет, — немного обдумав, отозвалась она и кивнула. — Собери молодцев, князь.
Повинуясь его кивку, Горазд позвал нескольких крепких дружинников, и вместе они с великой осторожностью переложили воеводу на носилки из плаща да копий и отнесли по всходу в горницу, где жил князь.
Отрок торопливо убрал с прохода кучу примятого сена, на которой он спал подле двери, да свой плащ и седельные сумки. Воеводу опустили на лавку, подложили под голову сложенную холстину и укрыли княжеским плащом.
Когда кмети вышли из горницы, князь посмотрел на знахарку. Та доставала из корзинки и деловито раскладывала на длинном дубовом столе свои снадобья: горшочки, мешочки, бутыли. Порой госпожа Зима гладила свое обручье, торквес, подносила к губам пальцы и что-то шептала, будто заговаривала.
— Поставь моего воеводу на ноги, госпожа, — не приказал — попросил — Ярослав Мстиславич. — Отблагодарю тебя, как скажешь. Что хочешь — токмо скажи. Исполню.
— Не бросался бы ты такими клятвами, князь. Опасно, — знахарка посмотрела на него, прищурившись, и покачала головой. — Там видно будет. Не в силах я пообещать тебе что-то. Не ведаю, сдюжу ли я…
Госпожа Зима выглядела растерянной. Она будто удивлялась своим же словам. Будто никогда допрежь не сталкивалась с тем, что не сдюжит кого-то исцелить.
— Коли понадобится тебе что — скажи! Мне али отроку моему, — князь указал рукой на стоявшего в сторонке Горазда. — Все исполним.
— Отпроси у княгини девочку, Звениславу, мне в подмогу. Пусть сидит здесь при воеводе. Да не вели входить сюда никому без моего дозволения, — знахарка накрыла торквес на груди ладонью. — Больше мне ничего не потребно.
Горазд перенес из горницы свои пожитки и вещи князя в клеть внизу, где ночевали кмети из молодшей дружины, и потянулись долгие дни ожидания добрых вестей от знахарки.
Госпожа Зима редко выходила из горницы и оставляла воеводу Крута без своего присмотра. Днем ей подсобляла Звенислава Вышатовна. Княгиня Доброгнева крайне нехотя исполнила просьбу Ярослава Мстиславича и дозволила княжне отвлечься от своих дел в тереме. Тем паче, прибавилось их нынче, когда Рогнеду Некрасовну, княжескую невесту, в горнице заперли за непослушание да вздорный нрав.
На ночь же знахарка всегда оставалась в горнице одна и строго настрого воспретила отворять дверь после захода солнца и до его первого утреннего луча.
Все в тереме шептались, что она ворожила.
Ярослав Мстиславич ходил черен лицом. Расспросы челяди да воинов ничего не дали; дознаться кто, да когда, да как, да почему отравил воеводу они не смогли. Знамо, князя это не обрадовало.
В тереме на него стали поглядывать с опаской. Горазд слышал шепот слуг, видел, как смотрели ему в спину теремные девки. Не диво, что вскоре кой-какие стали жалеть княжну Рогнеду, запертую строгой матушкой в горнице. Может, не напрасно княжна будто каменная на пиру, где ее просватали, сидела. С таким-то лютым женихом!.. Станешь тут не токмо каменной.