Выбрать главу

— В тереме болтают, ты волен убить ее, — заговорила княжна, не выдержав его молчания.

Она мало смыслила в том, как откупаются вирой, понял Крут. Потому и не знала, что Ярослав не мог убить Рогнеду, коли согласился на новое сватовство да на приданое, что втрое больше прошлого. Не смыслила, потому и пришла нынче просить за двухродную сестру.

— Она опозорила меня, — жестко сказал князь.

Он не спешил разуверить княжну в ее заблуждении.

— Обесчестила себя и отца. Ваш род.

Смущенная донельзя, испуганная его ледяным голосом, девка еще ниже опустила голову.

— И нынче ты приходишь и просишь не наказывать ее. Оставить как есть, княжна? Пусть знают люди, что князь Ярослав из Ладоги и не такое оскорбление спустить может?

Звенислава Вышатовна вздрагивала, чувствуя его недовольство и раздражение. Ярослав Мстиславич не говорил с ней, он стегал словами.

— И что потом будет? Каждый помыслит, что всяко может меня оскорблять, что слаб я, что земли свои не обороню?

Пока говорил, князь подошел к ней вплотную. Девка была готова сквозь землю провалиться — Крут видел, как та маялась, сдерживала слезы. Норова Ярослава и взрослые мужи, многомудрые бояре из ладожского терема остерегались. Не всякий с ним спорить решался, пока бывал тот раздражен. Слухи о нем неспроста взялись.

— Стало быть, должен я Рогнеду простить и всякого, кто бесчестит меня? Что молчишь, княжна? Поговорить же хотела.

Против воли Круту стало жаль глупую девку, повинную лишь в том, что попалась под руку князю в неурочный час. Откуда б у нее таким мыслям взяться, коих требует князь? Девка, она девка и есть!

Звенислава медленно подняла голову. Ярослав стоял в шаге от нее; руку протяни — и коснешься. Смотрел пристально, не отводя тяжелого, строгого взгляда, под которым хотелось сжаться и исчезнуть.

— Я… — она замялась, не находя слов.

Злость в голосе князя начисто сбила ее с толку, и она растерялась. Столько всего надумала перед тем, как заговорить с ним, а нынче все позабыла. Трудно было не позабыть тут. Ярослав Мстиславич ее не щадил.

— Ты будешь княгиней в тереме на Ладоге, — сказал князь уже спокойнее, но в голосе явственно угадывалось разочарование. — А глупая княгиня мне не нужна.

Не диво, что девка всхлипнула и сбежала. Крут поглядел ей вдогонку и повернулся к князю.

— Молчи, дядька Крут, — велел Ярослав.

Он тоже смотрел вслед убежавшей девке.

Удельный княжич I

Святополк скрипел зубами. Пришли от робичича вести: встречайте, мол, с невестой еду. Готовьте великий пир, заключил я для Ладоги добрый, крепкий союз!

У Святополка сводило зубы всякий раз, когда слышал он такие беседы. Выходило, нужно ехать в Ладогу, к братцу на поклон. Крепче чем по приказу робичича ездить собирать дань, Святополк ненавидел покидать свои крохотные владения, терем на Белоозере. Была б его воля — никуда бы отсюда не уезжал. Коли б еще ненавистную жену Предиславу можно было в дальнюю деревню отправить, он был бы почти счастлив.

Но заместо предстоит Святополку вскоре сидеть за длинными дубовыми столами, слушать чествования робичича, поднимать за его здравие кубки с боярами да дружинниками, которые предали его и приняли Ярко князем. Не пошли против воли лишившегося разума старика Мстислава, его отца.

— Сынок?

Мать всегда чувствовала, когда ему было худо. Так и нынче. Разыскала его сидящего в одиночестве в просторной гриднице и только поглядела на лицо — сразу же все поняла.

Святополк залпом допил из кубка вино и откинулся на спинку престола. Велел он его вырезать из дуба так, чтоб был богаче, больше, чем у робичича на Ладоге. Слыхал потом, что осердился братец, да токмо в глаза ему сказать ничего не сподобился.

Он погладил деревянные подлокотники и вздохнул.

— Что, матушка?

Княгиня Мальфрида медленно шла к нему по гриднице мимо расставленных вдоль стен лавок. Подол тяжелого, богато расшитого платья, украшенного драгоценными каменьями, степенно влачился позади нее. Голову украшала рогатая жемчужная кика, с золотыми кисточками, а руки — тяжелые широкие обручья. На груди лежал несменный торквес. Каждый шаг княгини гулким эхом отражался в безлюдной, пустой гриднице.

Она остановилась напротив престола, на котором сидел ее сын, скрестила на груди руки и приподняла голову. Нахмурилась, увидев в его руках пустой кубок да опрокинутый пустой же кувшин, что валялся возле его ног.