Все это время я ждал, как приговоренный на казнь, когда к нам в дом нагрянет полиция, чтобы арестовать меня и посадить в тюрьму за убийство. Только об этом я и думал, словно параноик вздрагивая от каждого шороха. Мысли путались, строили в голове железную клетку – в ней сидел я, поджав под себя ноги, потерянный, напуганный и совершенно одинокий. Неизбежно должно было произойти что-то ужасное. Эта ситуация медленно, но верно сводила меня с ума, ибо, чем дольше я тянул со временем, тем явственнее казалось, что вот-вот, как гром, раздастся звонок в прихожей и на пороге предстанут два офицера полиции в темно-синих костюмах и с бляхами в протянутых руках. Их каменные морды будут равнодушны к моим попыткам оправдать себя. Они наденут на меня наручники и уведут от родного, светлого, любимого мира. Больше я уже не вернусь. Произойдет что-то ужасное. Эта извечная неизвестность хуже любой пытки. Она неизбежна и придет только тогда, когда ты не будешь ее ждать. Нет, мистер, не будешь ждать.
«Чистосердечное признание, – подумал я, – облегчит мою участь. Лучше рассказать все, как есть, и ничего не скрывать. Зеленый туман, "Здоровяк" и печатная машинка. Главное не перепутай последовательность, Дилан»
Вечером, немного успокоившись, я все-таки спустился на кухню, чтобы чего-нибудь перекусить. Родители куда-то ушли. В тишине я приготовил себе бутерброд, налил стакан сока и в молчании уселся за стол. К еде так и не притронулся. Смотрел на тарелку, как если бы на ней лежал кусок вяленого гнилого мяса, по которому ползают личинки. Желудок скрутило. Перед глазами возникли отрубленные конечности, размозженная голова, кровавое, голое тело, сплошь усеянное бесчисленным множеством ссадин, порезов, синяков и царапин, словно истерзанное до дьявольски-уродливого состояния... это не Уэс. Корман? Почему Корман? Почему именно он? Корман ведь жив.
Чья-то рука резко ударила по столу, от чего я содрогнулся. Видение кончилось. Тетя Лиза стояла передо мной, уставившись на меня пустым, безразличным взором.
– Держи это! – сказала она строго. – Это поможет.
Я бросил взгляд на вещицу, которую она положила на стол – маленький, серебряный крестик с распятием. Тетя Лиза носила его на шее и никогда не снимала. Сейчас же она, не дожидаясь ответа, развернулась и тихо по-шелестела из кухни в коридор, словно необычайно старая гувернантка, потратившая на этот дом больше половины своей жизни.
Я взял крестик и быстро спрятал в карман штанов, крепко сжав его там в дрожащей ладони, словно последнее, что у меня осталось...
Акт второй
10
«Несколько лет спустя...»
«Выпускной класс»
– Куда пропадал, приятель?
– Мне нездоровилось.
– Гарнер с тебя три шкуры спустит, ты уже в его полосатом списке.
– Чертов список! – Я издал не то рычание, не то стон, походивший на вздох подыхающего животного, и громко выругался: – Чертов Гарнер, ненавижу его! Эта сволочь меня недолюбливает, специально валит на вопросах. Уж не знаю, за что он на меня так взъелся.
– Может потому что ты все время пропускаешь его занятия? – поддел Ники. Я перевел на него холодный взгляд. Он замолк.
– Говорю же, что болел, – проворчал я.
Занятия кончились и школьная столовая внезапно оживилась, наполнившись возбужденными после уроков детьми. На пути к раздаче образовалась длинная очередь из голодных школьников. Практически все столики были заняты, мы чудом отыскали свободный в конце зала и поспешили его занять.
– Спокойней, тигр, – пошутил Лаймон, обращаясь ко мне. – Чего такой нервный? Съел что-то не то?
Я нахмурился.
– Нет, – мрачно ответил, с отвращением уставившись на еду на подносе, – в последнее время у меня пропал аппетит.
С того самого Хэллоуинского случая во мне произошли радикальные изменения. Их названия мне неизвестны, есть ли у этого какой-то термин? Что-то внутри меня омертвело. Начались бессмысленные, ежемесячные паломничества к Мертвому Дому. Как будто я, занимаясь самосудом, наказывал себя за ужасную кончину Уэса – за то, что совершил. Я словно искал там утешения; ждал чего-то или кого-то, простившего бы меня за ошибку, но всюду видел осуждение. Тихо поднимался в мансардную комнатку и стоял, иногда всю ночь, а иногда хватало и пары минут, но уходил с отрешенной ноткой, оставляя в душе ощущение какой-то незавершенности.