Я лежал на спине, заложив руки за голову, и с радостью сознавал, что скоро засну, — меня убаюкивал приглушенный стук колес и покачивание вагона.
Большинство людей засыпает в поезде без труда, ну а для меня это особенно просто. На самом деле, я просто не могу не спать. Я вырос в доме, рядом с которым проходила железная дорога, и именно ночью особенно обращаешь внимание на проносящиеся поезда. Моя колыбельная — это поезд в ноль десять с вокзала Юстон.
Пока я ждал, когда сработает павловский рефлекс, я исследовал хорошо продуманную конструкцию моей полки. Освещение в вагоне было слабым, но через щели по краям занавески проникало достаточно света. Вокруг было множество нужных сеток и отделений, которые я постарался должным образом использовать. Я засунул майку с брюками в небольшой ящик в ногах, а ботинки положил на эластичную сетку, натянутую у меня над животом. Прямо над моей головой была лампа для чтения с регулятором освещения. Она не работала, но рядом с ней находилась маленькая красная лампочка, светившая ободряюще.
Засыпая, я начал фантазировать. Я вообразил, что поезд — это космический корабль, и я направляюсь к какой-то далекой планете.
Не знаю, может быть, не только я занимаюсь подобными вещами. Я на эту тему ни с кем не говорил. Дело в том, что я еще не покинул мир детских игр и вряд ли когда-нибудь его покину. У меня есть одна тщательно продуманная ночная фантазия — гонки на суперсовременных снарядах. Гонки не прекращаются в течение нескольких дней или даже недели. Когда я сплю, машиной управляет автопилот, несущий меня к финишу. Автопилот — это рациональное объяснение того, как я могу лежать в постели и одновременно быть действующим лицом в собственной фантазии. Логическое обоснование в виде автопилота — очень важная вещь. Бесполезно фантазировать насчет гонок на «Формуле 1» (как бы мне удалось поспать в такой машине?). Надо быть ближе к реальности.
Иногда я побеждаю, а иногда проигрываю гонки. В последнем случае я утешаю себя тем, что у меня всегда есть какой-то козырь про запас — кратчайший путь к финишу… или просто я умею делать повороты быстрее, чем другие участники. Как бы то ни было, я засыпаю с чувством уверенности в себе.
Я думаю, что катализатором фантазии о космическом корабле стала маленькая красная лампочка. Как известно, подобными лампочками оснащен любой космический корабль. Все остальное: навороченные купе, шум поезда и болтанка, ощущение приключения — было удачным дополнением.
Когда я заснул, мои сканеры уже изучали формы жизни далекой планеты. Скорее всего, это был Юпитер. Над планетой висели облака, рисунком напоминавшие кислотную майку шестидесятых.
Уютная оболочка моего космического корабля исчезла. Я снова лежу в своей кровати на улице Кхаосан и смотрю вверх, на вентилятор. В комнате жужжит москит. Я его не вижу, но когда он пролетает рядом, его крылья гудят, как лопасти вертолета. Возле меня сидит мистер Дак. Простыни, в которые он закутан, красные и мокрые.
— Ты не поможешь мне, Рич? — обращается ко мне мистер Дак, протягивая наполовину свернутый косяк. — Я не могу сделать его сам. У меня слишком липкие руки. Ризла… [1]Ризла не склеивается.
Когда я беру у него косяк, он с виноватым видом смеется:
— Это всё мои запястья. Изрезал их, и кровь никак не остановится. — Он поднимает руку, и на пластиковую перегородку брызжет кровь. — Понимаешь, о чем я? Вот черт!
Я сворачиваю косяк, но не могу лизнуть его. На кусочке ризлы виден красный отпечаток пальца.
— А! Не напрягайся насчет этого, Рич. Я не заразный. — Мистер Дак смотрит на свое промокшее одеяние. — Хотя не очень чистый…
Я лизнул ризлу.
— Зажги его сам. Я лишь намочу его.
Он протягивает мне зажигалку, и я сажусь на постели. Под моей тяжестью матрас оседает, и кровь стекает в образовавшуюся выемку. Мои трусы намокают.
— Ну как? Что надо, да? Тебе бы попробовать через ствол винтовки… Это серьезно, Рич.
— Как ты мне надоел!
— А-а… — говорит мистер Дак. — Вот это мальчик! Хорош малыш…
Он ложится на кровать. Его руки распростерты над головой — запястьями вверх. Я делаю еще одну затяжку. Кровь хлещет с лопастей вентилятора и поливает все вокруг, будто дождь.
САМУЙ
Rest & Recreation
Путешествие от железнодорожного вокзала в Сураттхани до Самуя прошло как в тумане. Я смутно помню, что вслед за Этьеном и Франсуазой поднялся в автобус, следовавший в Донсак. Мое единственное воспоминание о паромной переправе — это когда Этьен орал мне прямо в ухо, перекрывая шум двигателей парома:
— Смотри, Ричард! — и он показывал рукой в направлении горизонта. — Вон он, морской парк!
Вдалеке что-то голубело и зеленело. Я послушно кивнул. Мне было важнее найти место помягче на своем рюкзаке, чтобы использовать его в качестве подушки.
Мы добирались из порта Самуй до курорта Чавенг на большом открытом джипе «Исудзу». Слева от дороги сквозь ряды кокосовых пальм мелькало голубое море, а справа тянулся покрытый джунглями крутой склон горы. В салоне позади кабины водителя сидели десять путешественников — между колен зажаты рюкзаки, головы поворачиваются как по команде на поворотах. Один прижимал к плечу бейсбольную биту, другой держал в руках камеру. В окружающей зелени мелькали коричневые лица.
— Дельта один-девять, — бормотал я, — это патруль «Альфа».
Джип оставил нас перед пляжными домиками, приличными на первый взгляд, однако неписаный кодекс пешего туриста требовал, чтобы мы поискали места получше. Через полчаса утомительной ходьбы по горячему песку мы вернулись к домикам.
Отдельный душ, вентилятор около кровати, прекрасный ресторан с видом на море. Наши домики стояли в два ряда по сторонам дорожки, посыпанной гравием и обсаженной цветами.
— Tres beau, — сказала Франсуаза, счастливо вздохнув при этом.
Я согласился с ней.
Закрыв за собой дверь домика, я первым делом подошел к зеркалу в ванной и осмотрел свое лицо. Я уже дня два не видел себя в зеркале и хотел удостовериться, что приобрел желанный загар.
Я был несколько ошеломлен, видя вокруг столько загорелых людей, я полагал, что тоже загорел, однако призрак в зеркале… вносил поправки. Белизну моей кожи подчеркивала щетина такого же угольно-черного цвета, как и мои волосы. Но если не считать потребности в ультрафиолетовых лучах, надо было срочно принять душ. Моя футболка стала твердой, как соляной панцирь, потому что пропиталась потом, высохла на солнце, а затем снова пропиталась потом. Поэтому я решил, не откладывая, пойти на пляж и искупаться. Решив тем самым две задачи — позагорать и помыться…
Чавенг походил на фотографию из рекламного проспекта. Гамаки в тени изогнутых пальм; песок слепящей белизны; водные мотоциклы, оставляющие за собой белый след, похожий на тот, что оставляют в ясном небе реактивные самолеты. Я устремился навстречу прибою, отчасти потому, что песок обжигал, а отчасти — потому что всегда вбегаю в воду. Когда вода начала мешать моему продвижению, я подпрыгнул и по инерции пролетел вперед. В воздухе я повернулся, упал на спину и погрузился на дно, выдыхая воздух. Достигнув дна, я расслабился. Я чуть приподнял голову, чтобы задержать воздух в носу, и стал прислушиваться к звукам моря — мягким щелчкам и шелесту подводных течений. Я плескался в воде уже минут пятнадцать, когда ко мне присоединился Этьен. Он тоже пробежал по песку и нырнул в воду, но затем с воплем вынырнул.
— Что случилось? — крикнул я.
Этьен потряс головой и устремился обратно — прочь от того места, куда он нырнул:
— Это животное! Эта… рыба!
Я начал пробираться к нему:
— Что еще за рыба?
— Я не знаю, как она называется по-английски… Ай! Ай! Тут еще и другие! Ай! Они же могут ужалить!
— Ах вот оно что, — сказал я, приблизившись к нему. — Медузы! Замечательно!