— Еще налить, Митенька?
— Нет. — Митькины думы тащились по другим колдобинам. — Вчера Зойка приходила. Рассказывала, как Куделиха гусей спасла. Пошла вечером во двор — нету гусей. Она за перелог. Смотрит, сидят гуси на дне оврага, будто снег выпал, а над обрывом красные угольки — волки.
Для Поленьки было неважно, что говорит Митька и привела ли гусей Куделиха. Поленька механически отмечала: «Вчера Зойка… третьего дня Сима…» — и смотрела на Митьку долгим, глубоким взглядом.
Однажды, поймав и выдержав такой взгляд, Митька сказал Павлику, ничуть не боясь, что Поленька услышит:
— А ты это… посматривай за своей.
Павлик (она была благодарна ему) влепил Митьке затрещину. Но что такое была для Митьки Павликова рука. Митька почесал за ухом.
Иногда в работе наступал перерыв, и приятели рыбачили. Поленька один раз напросилась с ними, но Митька не пришел. И они выплыли с Павликом вдвоем.
Рыбалка Поленьке не понравилась. Река катилась мимо неспокойно. В тонкий борт била волна, лодку качало, и Поленьке было страшно. Мокрая сеть, вытащенная из воды, запах рыбы — трепещущие на дне золотые и серебристые листики — все внушало Поленьке отвращение.
В довершение всего по реке стал надвигаться туман, как будто облако спустилось на землю и поплыло встречь течения. Поленька не успела даже пошутить по этому поводу, как они очутились в молоке. Края лодки едва были видны. В воду плюхнулось что-то тяжелое.
Она закричала:
— Павлик!
Ответ прозвучал близко и спокойно:
— Якорь бросил. А то унесет.
Вода била по лодке, и Поленька с ужасом подумала, что они могут погибнуть. Спросила, умеряя дрожь в голосе:
— А якорь крепкий?
С тех пор на всю жизнь Поленька невзлюбила волны и лодки. Когда на другой день Митька с Павликом опять засобирались, Поленька решительно отказалась:
— С меня хватит одной рыбалки.
Ремонт закончили, когда наступила пора уезжать. Подновленный, прямо стоящий забор радовал глаз, Поленька и себя чувствовала причастной к этому делу. Ведь она носила строителям молоко с хлебом и смотрела на Митьку долгим глубоким взглядом, пока была уверена, что он не замечает ее.
Хорошо, что быстро уехали, а то неизвестно, до чего довела бы эта игра.
Провожать Митька не пришел, и Поленька с решительностью отрубила все мысли о нем, отвела ему в прошлом крохотное местечко и, чуть высветив слабым светом, оставила там.
Когда уезжали, без слез не обошлось. Всплакнула мать, жалея, что Павлик с молодой женой мало пожили и быстро уезжают, говорила много слов, которые казались Поленьке ненужными и лишними, потому что их отъезд представлялся ей важным и правильным делом.
А ведь неспроста были слезы и уговоры. Это было последнее, что она помнила. Изба, яблони, к которым привязывала гамак, забор, что чинили Павлик с Митей, паромная переправа — все это виделось последний раз. В Лужках побывала война. Старика Вережникова расстреляли, Анна Никитична пережила его на несколько дней. Погиб в оккупации Василек.
А тогда, на берегу, он зачерпывал воду ладошкой, смотрел, как она, бесцветная, чистая, просачивается сквозь пальчики, и спрашивал:
— Почему вода белая, а река синяя?
Поленька попыталась объяснить. Василек словно впервые заметил ее, оглядел с доверчивостью, придвинулся бочком:
— А что там, где кончается земля? Обрыв?
В ожидании парома старик Вережников стоял, облокотившись на перила пристани, дымил цигаркой, доживая последние месяцы жизни, седой, кряжистый. По его потемневшему лицу видно было, как трудно давалась разлука с сыном.
— Пять тракторов Кузьма вчера пригнал. Да-а… — ронял он будто невзначай. — В Петровском курсы организовали.
Понимать это надо было так, что Кузьма — инженер из МТС, уроженец Лужков — получил пять новых тракторов, есть нужда в механизаторах и неплохо бы Павлику…
Вот уж хуже этого ничего нельзя было придумать.
— Что вы, Иван Акимович, — говорила смеясь Поленька. — У него прекрасная профессия.
Вережников-старший глубже затянулся цигаркой. Невестке не возразил, был мудр.
— Я ничего.
Ах, как хорошо она помнила тот вечер. В стенку пристани билась волна, паром приближался, и любопытно было видеть, как на середине реки двое мальчишек пытались на лодке поставить парус. Парус метался белым мотыльком, выскальзывал из рук, но мальчишки снова и снова хватались за него и водружали на место. И наконец, видно, справились, парус напружинился, лодка завалилась на бок и заскользила к синеющему дальнему плесу.