Алексей, как обычно, находился в командировке. Полина Ивановна постарела. А Кузьма Митрофанович стал, напротив, необыкновенно деятелен, любил говорить о политике и обижался, если замечал, что его не слушают. Поэтому, едва он заговаривал, разложив возле себя газеты, Полина Ивановна тотчас бралась за шитье.
За ужином, угрожая вилкой то в сторону Марины, то в сторону Полины Ивановны, он принялся рассуждать о трудностях британской экономики, о падении фунта стерлингов и о темных махинациях заведующего местной базой «Заготживсырье», которого он собирался вывести на чистую воду. Лишь когда Кузьма Митрофанович скомкал газету и принялся за остывший ужин, Полина Ивановна стала рассказывать об Алеше.
По ее словам, Алеша окончательно втянулся в кочевую жизнь и, едва приехав домой, начинал молча готовиться к очередному путешествию. Он получил повышение, работал в должности инженера, хотя его дела в институте представляли собой полную загадку для окружающих. Отправляясь в командировку, он бросал вместе с рубашками на дно чемодана пухлые учебники, но в глазах стариков это было слабым утешением. Марина поняла, что они огорчены выбором сына, долгими командировками, затянувшимся молчанием.
Остаток дня прошел в суете. Полина Ивановна подробно объясняла Марине рецепты приготовления всевозможных фаршированных блюд, по части которых была большой мастерицей, а Марина слушала и думала о том, какой чепухой занимают люди свое время, чтобы отвлечься от главных мыслей и выглядеть бодрыми, по крайней мере улыбающимися, как будто это есть лучшее свидетельство человеческой ценности. И как часто улыбка скрывает надежду, страх, раскаяние, тревогу — что угодно, кроме радости.
Без Алеши все выглядело пустым и неказистым. Домик Калмыковых сильно обветшал, а может быть, и раньше выглядел таким; сад оказался настолько мал, что Марина не могла представить, как это она выбегала на зарядку и махала руками, не задевая веток и цветов. Только море было неизменным и вечным.
Утром она выкупалась, прошлась по пляжу, отжимая волосы, и решила уехать. Поднявшись на гору, последний раз оглянулась на улицу, по которой сбегала сотни раз. Сдержанная оградами разросшихся садов улица была пустынна и мила в своей утренней безмятежности. Встреча с детством не состоялась. И Марина подумала, что это к лучшему. Прекрасное так и осталось прекрасным в памяти, но мир уже казался незнакомым и звал дальше.
Остановил ее тихий взволнованный окрик. Марина обернулась, увидела теремок за зеленым забором и Славку Малюгина, чуть подросшего, но по-прежнему вихрастого и забавного, каким она его знала.
— Маринка! — запинаясь произнес он. — Я слышал и заходил. Вы… помните?
Марина тихо засмеялась.
— Славка! — сказала она. — Какой ты чудак.
И пошла навстречу.
— Это твой теремок? И качели? И коляска от мотоцикла? А где сам мотоцикл? — спрашивала она на ходу, надеясь узнать что-нибудь новое об Алеше. В ней проснулся интерес. Славкины глаза круглились от удивления.
Про качели и мотоцикл он рассказывал охотно, но, добравшись до Алеши, как будто споткнулся и умолк. Пока Марина выспрашивала, он долго и сосредоточенно перекладывал гаечные ключи и мыл руки под краном.
— Что сказать… — медленно подбирая слова, произнес он. — Видел его весной. Получил письмо из Няндолы. Давно…
— Откуда?
Ответа не последовало. Славкина жена высунулась из окна и, увидев их вдвоем, крикнула повелительным и в то же время обиженным тоном, который ясно свидетельствовал, что она не намерена нести в одиночку бремя домашних забот:
— Ты нужен!
Марина заметила в окне тонкое девичье лицо и глаза темные, как у газели, но слишком неподвижные и злые.
Славка хотел было побежать по привычке, но, взглянув на Марину, засуетился на месте и протянул в сторону окна:
— Сейча-ас! — сам, видимо, удивляясь, каким простым и незатейливым способом можно обрести свободу. — Успеешь! — добавил он тверже.
Черные глаза вновь появились в окне, вспыхнули и пропали; раздался детский плач. Славка тотчас утратил укрепившееся было в нем выражение самостоятельности и побежал к дому.
Из окна донеслись звуки голосов. Слов нельзя было разобрать, но мирный тон спора указывал на то, что тема была философская. Марина подождала, насколько позволяли приличия, и направилась к калитке.