Все-таки то последнее предвоенное лето помнилось особенно ярко, четко, день за днем, словно занимало половину жизни. И чувства были какие-то особые, радости сильные и чистые, ни на что не похожие.
Когда они вернулись, веранда уже достраивалась. Отца надо было благодарить и Сашку Гурьянова. На Сашку теперь Поленька смотрела спокойно. Митька Почивалов, лужковский лиходей, казалось, и пальцем не пошевелил, но перебил эту несостоявшуюся любовь, научил Поленьку трезвее смотреть на вещи. Гурьянов отступил в тень, оказался обыкновенным парнем, чуть лучше одного, чуть хуже другого. Главным для Поленьки была не эта прошлая привязанность, а пришедшее к ней новое чувство хозяйки. Было приятно, когда Чулюгин, Гурьянов и другие Павликовы друзья, наработавшись в воскресенье, усаживались в кружок, Поленька в рабочем ладненьком наряде, видная собой и чувствовавшая это по взглядам парней, разливала обед, говорила, как когда-то в Лужках:
— Подкрепитесь, мальчики!
Вихляев на стройке не работал. Но иногда проходил мимо, заговаривал с ней и оставался подолгу, точно не он кричал: «Гады! Запомню!..» И Поленька разговаривала с ним спокойно, не показывала, что помнит, как он буянил на свадьбе и лежал в сарае с побитым лицом.
В том Вихляе, стоявшем перед ней в отутюженном костюме, говорившем отчужденным, даже высокомерным тоном, ничего не было от мальчишки, который плакал, когда она выходила замуж, и вырывался из рук скрутивших его парней. Ей почему-то было немного досадно: выходило, что он не так уже ее любит. И в то же время она чувствовала себя как бы выше его, замужней женщиной, а он оставался мальчиком. Несмотря на важность, в глазах его нет-нет да приоткрывалась мальчишеская незащищенность. А она специально наводила его на любовные разговоры, чтобы выведать, нет ли соперницы.
— Тебя видели с Леной, — говорила она вкрадчиво.
Вихляй отмахивался.
В другой раз Поленька не на шутку забеспокоилась:
— С Лизкой Мельниковой ехал? Смотри, опасная женщина.
Хмурясь, Вихляй оправдывался, Поленька смеялась. В одном он обретал значительность, уверенный тон — когда начинался разговор о работе. Поленька знала, что он имеет право на эту значительность, потому что не слесарил, не варил металл, как Павлик с друзьями, а работал в конторе и быстро продвигался по службе. У него с детства был талант к точным наукам, и теперь этот талант рос и рос, выпирая изо всех должностей, по которым Вихляй переступал. За год он поднялся от простого счетовода до заместителя главбуха на Тишковском механическом заводе. И говорили, будто сам главный его побаивается. Когда Поленька, заинтригованная, прямо спросила об этом, Вихляй, вытянув губы, прищурился, словно прикидывал в уме, какой довод будет самым уничижительным для начальника. Но произнес только одно слово:
— Старик…
Поленька сразу поняла, что двух мнений быть не может, и с тем главбухом завод долго не сработается.
Теперь, когда всем стал виден талант Вихляя, его успех, вспомнили, что и в школе он был такой выдающийся: каждое дело по полочкам разложено, карандашики отточены, расписание уроков цветочками раскрашено. Что раньше принималось за чудачество, оказалось знаменательным, важным. Во всем он любил симметрию, аккуратность. Один раз, посадив на правую штанину чернильное пятно, залил и левую для симметрии. Когда подрос, любил говорить:
— Красота — это точность.
Оказывается, не бывает в жизни мелочей, все связано. Вон как поднялся, замом главбуха, это в его-то годы! По мнению Поленьки, Вихляй вообще был удачлив. Даже то, что она вышла замуж за другого и вроде бы принесла ему несчастье, нисколько не поколебало эту ее убежденность.
В ожидании нового повышения Вихляй постепенно преобразился. Купил себе серый костюм в полоску. Даже волос начал редеть со лба, что придавало ему вид степенный, строгий. Вихор, торчавший на затылке, выглядел не забавно, как раньше, а значительно. Может быть, Поленька заново подгоняла все впечатления к новому своему представлению о нем. Он держал ее в курсе своих дел и очень ждал назначения. Был уверен, что оно придет со дня на день. А пришла война.
2
Из многих воспоминаний, читанных и слышанных, Поленька знала, что это был солнечный день, но сама отчетливо помнила холодное, мглистое, дождливое утро.
Проснулась, будто кто ее толкнул. Приподнявшись на локте, долго смотрела на спавшего Павлика, подивилась, не с радостью, а с какой-то робостью, тому, что он раздался в плечах за последний год, худоба прошла, он будто бы вошел в силу. А вместе с этим какая-то жесткая мужская прямота запечатлелась в лице. Впервые Поленька подумала, что она не все о нем знает, не все может предположить, не всеми его чувствами и думами владеет. Он лежал родной и в то же время какой-то отчужденный, незнакомый, и эта его отчужденность и возникшая робость были неприятны. Поленька поднялась с постели с этим чувством и скоро забыла о причинах, его вызвавших. Но испорченное настроение держалось само по себе.