— Видишь? Вон там! У северных морей особая прелесть и краски особые. К этому надо привыкнуть.
Она старалась внушить ему любовь ко всему, что их окружало. Она, конечно, хотела, чтобы он остался, не уезжал. И в то же время, когда речь заходила о будущем, говорила с непреклонным видом, что никогда не сможет связать с ним свою судьбу: у нее ребенок и она старше его, Рюмина, на целый год. Она с самого начала не питала никаких иллюзий. А может быть, он ошибался, когда верил этому, и ошибается до сих пор? Просто ей нужны были сильные заверения с его стороны, сильная убежденность, которая помогла бы ей заново поверить в людей. Впрочем, в людей она верила; не верила ему.
— Знаешь, — говорила она, — обжегшись на молоке, дуешь на воду.
А он так и не понял. Отшучивался, как скотина, думая только о своих планах, и рассказывал про Резерфорда. Почему она не догадалась, что он пуст, как бочка, как рассохшийся пивной котел? Впрочем, ей простительно. Он и сам не догадывался раньше. Если самолет развалится в воздухе и сядет среди болот, он вернется в Олшеньгу и сам скажет Анне об этом…
Но нет. Мотор гудит ровно, крылья не полощутся, и прошлое уходит от него вместе с желтыми перелесками. Рано приходит осень на Север… А следующий рейс в Олшеньгу через два дня. К этому времени он будет далеко.
Рюмину вдруг сильно захотелось, чтобы самолет совершил вынужденную посадку. Тогда он вернулся бы в Олшеньгу безо всякого стыда, перевелся на заочное отделение, отыскал бы массу других возможностей. Чудес не бывает; но для чего-то ведь существует сам человек.
Когда он потерпел крушение на виду у всей Олшеньги, Анна пришла к нему в дом, натопила печь, согрела самовар. Они пили чай, смеялись, говорили о пустяках. Весь год он смотрел на Анну с равнодушием, произносил массу ненужных слов. А в последние дни не мог наглядеться на нее. Он знал, что Анна была три года замужем, но чувствовал себя на положении первого возлюбленного. Она казалась ему милой, доверчивой, иногда беспомощной; он так и не отделался вполне от чувства жалости к ней. И только теперь, все растеряв, он понял, что она была просто умной женщиной. А он оказался человеком, обманувшим самого себя. И вполне заслужил прощальную отповедь Анны.
— Я знаю, что ты не вернешься, — сказала она. — Не пиши! Я не буду ждать писем. Вот… и все.
Она стояла на аэродроме с непокрытой головой и в знак прощания подняла руку. Она умела владеть собой, и ему следовало поучиться у нее. На будущее.
Рюмин пытался угадать каждый шаг Анны там, в Олшеньге, пока здесь, рядом с ним, гудит мотор и разматывает над болотом вторую сотню километров. Он представил, что Анна ведет дочку по берегу моря и объясняет, как из водоросли анфельции получают агар-агар.
А что она говорит о нем?.. Когда Рюмин приносил для дочери конфеты или снисходительно читал детские книжки, Анна с волнением следила за ним. Рюмин всегда замечал это волнение; он замечал многое из того, что она старалась скрыть; почему-то ей непременно хотелось, чтобы он видел ее веселой, жизнерадостной, а главное, беспечной.
Теперь она говорит дочке:
— Его больше не будет.
Интересно, как она называла его в разговорах с дочерью. Проходивший мимо пилот тронул Рюмина за плечо, и Рюмин понял вопрос по движению губ.
— Вам плохо? — спросил пилот. — Нет? Ничего? Все в порядке?
Рюмин преувеличенно заулыбался и затряс головой:
— Ничего… ничего…
Самолет давно оставил берег моря и летел над болотами. Долгое время Рюмин видел скользившую по земле тень самолета. Но вот солнечный луч коснулся стекла, ослепил, и Рюмин понял, что самолет разворачивается. Внизу блеснула Двина. Самолет, теряя высоту, шел на посадку.
Последние минуты были заполнены суетой. Налетевший снежный заряд затянул все пространство белой мглой. Неожиданно близко показалась земля. Самолет ударился колесами и запрыгал по полю.
Пассажиры столпились у выхода. В наступившей тишине стал слышен свист ветра.
— Ничего не поделаешь, — громко сказал второй пилот. — Через час обратный вылет. Спецрейсовый.
Рюмин спрыгнул на землю и огляделся. «Теперь самое трудное позади, — сказал он себе. — Теперь надо все время идти вперед. Со всеми».
У выхода на летное поле среди потрепанных тюков расположились геологи: одна девушка и четыре бородатых парня. «Так вот почему спецрейс, — догадался Рюмин. — Для них это последний шанс улететь в Олшеньгу сегодня».
Пассажиры давно ушли. Рюмин остался в одиночестве.
— А что за Олшеньга? — спросила девушка. — Кто-нибудь знает?
Встретив ее взгляд, Рюмин пожал плечами. Потом решительно направился к деревянному зданию аэропорта.