Но его не было, а появлялся Зимин. Все словно переменилось; он стал неузнаваем. Его настойчивость иногда вызывала у Сони сочувствие, она жалела Зимина и старалась быть внимательной.
— Ты делаешь большую ошибку, — говорила она и улыбалась. — Учти! Я никогда сама не была счастлива и не умею делать счастливыми других.
Ее улыбка была кроткой и печальной.
Часто, устав от бесполезных ожиданий, Соня сама звонила Зимину. Они бродили по улицам. Падал снег, и Зимин читал стихи:
— Это Пушкин, — объявлял он. — Своих читать не стану. Если не попросишь.
Она просила, а сама думала о Строкове, о тех днях, когда приходила к нему в общежитие; и ребята, жившие с ним в комнате, глядели с любопытством и отвечали одно и то же: «Его нет… Его нет… Его нет…» Она до сих пор слышала эти голоса и вдруг поняла, что то же самое повторяется заново.
Соня попыталась взять себя в руки. Дни бежали чередой, и ничего не случалось. В конце концов лихорадочное ожидание прошло. Она покрасила волосы хной, удивилась, разглядывая себя в зеркало, и позвонила Зимину.
Истекал срок заявления, поданного ими в загс.
— Ну и что? — спросил Зимин.
— Приезжай… — коротко попросила она.
Ненастный день бракосочетания запомнился ей липнувшим к стеклу туманом, мокрым снегом и пустынным шоссе, на котором трепетная фигурка Зимина ловила такси.
Пока подходила их очередь в загсе, Соня почти не смотрела на Зимина. Она видела себя как бы со стороны и представляла, что могли думать окружающие. «До чего же красивая девушка, — думала она. — Сколько в ней благородства, изящества. И как должен быть благодарен ей этот бледный молодой человек, свежепостриженный и надушенный вульгарным «Шипром». Нет, в самом деле, чудесная девушка, — продолжала Соня, возвращаясь к себе. — Сколько, должно быть, счастья написано у нее на роду. А жених? В нем есть благородство и строгость, — великодушно решила она. — Строгость и невозмутимость, так необходимые мужчине. Он и не должен сиять, как елочное украшение. Это право у нас — у женщин. Он должен быть слегка взволнован. Так и есть!»
Зимин действительно выглядел взволнованным. Когда они вышли, он произнес, медленно подбирая слова:
— Трудно загадывать дальше. Слишком хорошо было сегодня. Ты не любишь меня или мало любишь, я понял. Но всю жизнь я буду благодарен тебе за этот день. Что бы ни случилось потом, как бы ни был я виноват перед тобой, ты только напомни про этот день. Человек не остается одним и тем же. К сожалению, он меняется так, что часто не понимает сам себя. Сегодня ты прекрасна.
Она утешила его, но запомнила слова.
Туман стал еще гуще, сполз с неба, запутался в ветвях деревьев, повис над тротуаром. Уличные фонари как будто плыли в нем, окруженные радужным ореолом.
Соня шла и не верила тому, что она замужем, что произошло то заветное событие, которое представлялось ей бесчисленное количество раз. И вышло не так, как представлялось, а все равно было хорошо. Несколько раз, взглянув на Зимина, она быстрым и незаметным движением прижималась к нему.
3
Уже в первые недели замужества у нее возникло такое чувство, будто она все знает и может с полным правом высказываться по любому делу. Встретив подругу и затронув в разговоре судьбу одной общей знакомой, Соня воскликнула:
— Как, она еще не замужем?
Словно ее опыт уже позволял недоумевать.
Отпуск они провели на море: прошли, как настаивал Зимин, вдоль побережья Крыма от Судака до Феодосии. Потом Зимин по делам службы ездил в Сибирь. Предупредил: командировки будут частыми. Так и получилось. Сначала Соня скучала и пробовала бунтовать, однако привыкла и нашла в одиночестве прелесть, о которой раньше не подозревала.
По утрам она включала радио на полную мощность; сбросив одежду, крутила на коврике хула-хуп и ждала чего-то необыкновенного. Когда Зимин возвращался, Соня заново привыкала, смущалась и сыпала упреками по поводу долгих командировок. Ей нравилось говорить, что жизнь ее разбита и она постоянно жертвует собой. Зимин оправдывался и обещал переменить работу. Соня знала, что это пустые разговоры, но успокаивалась, тем более что последнее слово неизменно оставалось за ней.