Соня продолжала отрицать это и на следующий день, когда Валент позвонил ей на работу, раздобыв неизвестными путями номер телефона. Потом он звонил ей несколько раз, не называя себя. Соня бледнела, боясь ошибиться, и отвечала односложно. Но это не мешало Валенту говорить много и пространно. Он спрашивал ее о здоровье, пробовал угадывать ее заботы и желания.
— Я знаю, что ты делала с самого утра, — говорил он, по обычаю растягивая слова, и Соня отвечала бесстрастным надменным тоном, который должен был засвидетельствовать сослуживцам, что самый разговор ей неприятен и она всеми силами старается быстрее его закончить.
— Неужели? Вот как?
— Ты проснулась одна, — продолжал Валент. — Распахнула окно. Сварила кофе со сливками. А сахар у тебя лежал в маленькой стеклянной сахарнице, у которой отбит кусочек крышки.
— Ничем не могу тебе помочь, — торопливо говорила она, заканчивая разговор. — Прощай. — Вешала трубку после того, как раздавались частые гудки, и объясняла сослуживцам: — Дальний родственник.
Она говорила себе, что телефонные разговоры ни к чему хорошему не приведут, возбудят лишние толки. И все-таки, готовясь от них отказаться, не могла найти сил.
Хотя прежний Валент постепенно сделался для нее просто Валентином Строковым и легендарная дымка, окружавшая его имя, давно улетучилась, Соня приложила все усилия к тому, чтобы Строков понял, как много он потерял. Ради этой цели, ради одной минуты торжества она в конце концов уступила его многочисленным просьбам и согласилась на встречу.
Никогда еще она не выглядела так хорошо, как в тот день. Никогда комплименты, расточаемые в ее адрес сослуживцами, не были так пышны и многословны; и никогда еще Соня не воспринимала их с таким искренним безразличием.
Строков ждал ее с букетом сирени.
— Наконец-то! — крикнул он, ослепительно, как всегда, улыбаясь, хотя Соня пришла вовремя и молча, издали, показала ему на часы. Она настроила себя беспощадно и разрешила говорить не больше пяти минут. Но, увидев Строкова, растерялась и поняла другое: как бы ни складывалась ее жизнь, как бы ни манило ее тихое семейное благополучие, она никогда не сможет равнодушно смотреть на эту склоненную красивую голову с ровным пробором, на крупные ласковые ладони, на эту высокую фигуру, которая всегда поражала ее своим изяществом.
И вечер, начавшийся среди шумных улиц, закончился при молчаливом свете звезд. Они вышли последними из ресторана, так и не успев обговорить всю свою жизнь. Строков усадил ее в такси и назвал адрес. Соня воскликнула протестующим тоном: «Нет, нет! Пожалуйста, на «Багратионовскую».
Шофер кивнул обоим.
Соня почувствовала, что ей еще понадобятся силы, а главное, сознание, и, борясь с усталостью, откинулась на спинку сиденья. Но бороться приходилось с трудом. Огоньки бегущих реклам слились в одну ослепительную сияющую линию. Потом линия оборвалась и все погрузилось во мрак. Соне почудилось, что они ехали очень долго, но она узнала место и не могла только вспомнить название.
Дом, где жил Строков, оказался старым, двухэтажным и занимал чуть ли не весь квартал. Соня с беспечностью проходила мимо и никогда не думала, что в нем может быть такое множество переходов, захламленных коридоров, испуганных, неприветливых лиц.
— Иди и не оглядывайся! — бросил на ходу Строков.
Из дверей выглядывали люди. Они шли навстречу по коридорам, осматривали ее. Соня не поднимала головы и все равно чувствовала неприязнь, которую источали эти взгляды.
— Не обращай внимания, — бросил через плечо Строков. — Я тут недавно устроил кое-кому промывку мозгов. Так что многие помнят.
Они очутились в маленькой комнате, без окон, оклеенной желтыми обоями.
Соня не помнила себя от стыда. Стыд возникал не от того, к чему она давно приготовилась и что считала привычным. Стыдно было то, что она очутилась в этой отвратительной комнате, без окон. Даже теперь, когда они остались вдвоем, она вспоминала мелькание лиц, ощущала скользившие по телу взгляды и вздрагивала, как от прикосновения к чему-то студенистому, тяжкому. Взгляды — как медузы, которых она боялась брать в руки.
Этот вечер был самым долгим в ее жизни. Если бы не Валент, она бы ни минуты не задержалась в этой отвратительной комнате с желтыми обоями. Она думала только о том, чтобы все скорее кончилось и они снова очутились на воздухе.