У Дементьевых Кольке нравилось все; Мишкина мать встречала его ласково. Отец вечно что-нибудь мастерил вместе с сыном: то игрушечные сани, то клетку для птиц. А однажды сделал маленькую катапульту, которая стреляла бумажными шариками.
Колька выменял эту катапульту на красный перочинный ножик и с ее помощью принялся рассылать почту во время урока математики. В первой записке он предложил Дементьеву поменять марку с бегемотом на пластмассовый грузовик, в котором можно перевозить гвозди, пуговицы и прочие нужные вещи. Славке Чикмареву, по-уличному просто Чике, Силин сообщил, какую картину привезут в ближайший четверг. А Гале Михайловой, которая сидела, не поднимая глаз, на задней парте, он предложил в подарок оловянного солдатика с обломанным ружьем. Он очень дорожил солдатиком и думал, что точно так же к нему относятся другие.
Белые шарики стремительно перелетали через несколько парт и производили не больше шума, чем упавший карандаш. Но с последним шариком Силину не повезло. Стоя у доски, Капитолина Кондратьевна обернулась, и Силин не успел спрятать катапульту.
Воцарилась тишина.
— Ну показывай свое оружие, — сказала Капитолина Кондратьевна ровным тоном, каким обычно вызывала к доске. Такой тон действовал на Силина хуже всего. Он даже несколько мгновений сидел за партой, не в силах подняться, пока учительница читала записку, адресованную Гале Михайловой.
Потом было классное собрание. Силина исключили из школы на три дня и велели привести мать. В стенгазете поместили заметку о нем. Называлась она «Индивидуализм — пережиток капитализма» и была написана лучшей ученицей, с которой Силин просидел два года за одной партой. Она тоже хотела поиграть с катапультой, но Силин ей отказал.
Придя домой, он нехотя поел и принялся мастерить скворечник. Встревоженная молчанием мать несколько раз входила в комнату и пристально поглядывала на него. Наконец спросила:
— Что случилось?
Колька пожал плечами.
— А почему поздно пришел?
— Обязательство принимали, мам. По уборке класса.
— Какое еще обязательство, что ты городишь? — ответила мать, но все-таки успокоилась и отстала.
Вечером, ложась спать и прислушиваясь к дыханию матери, Колька сказал примирительно:
— Слушай, мам! Наш Иван в шестнадцать лет работать пошел. А я могу и пораньше.
За перегородкой что-то упало. Мать помолчала немного, потом ответила угрожающим тоном, в котором, однако, было больше усталости, чем угрозы:
— Учись, идол!..
Весь вечер Колька обдумывал, как бы полегче сказать про исключение, и решил отложить это дело до утра. Но его опередил Чика. Где уж он встретился и что успел наговорить, только мать прибежала с фермы домой сама не своя и Кольке пришлось выслушать столько попреков, сколько он не слышал за всю свою жизнь.
После обеда он отыскал Чику и стукнул его по шапке. Чика пустился наутек и, отбежав на приличное расстояние, принялся сыпать угрозами.
— Давай, давай! — сказал Колька. — Я послушаю. Иди ближе…
Обидеть Чику было вовсе не зазорно, тем более что жил он на другом конце деревни, который почему-то назывался Горелый двор, хотя дома там были новенькие и крепкие. Издавна все деревенские враждовали с ребятами Горелого двора. На Колькиной памяти было немало сражений — и на снежках, и на деревянных саблях, а то и просто на кулачках. Сражения эти проходили с переменным успехом. Самой большой доблестью считалось пробежать в одиночку через Горелый двор. Мишка Дементьев два раза в плен попадал и был искупан в деревянном корыте вместе с учебниками. Поэтому, преследуя Чику, Колька не стал слишком долго испытывать судьбу и повернул обратно. Галя Михайлова тоже жила на Горелом дворе, но к ней почему-то Колька относился безо всякой вражды.
Деревня была пуста, конюшня тоже, и идти было некуда. На Лысую гору Колька поглядел издалека. Там было черно от ребят: катались на санках, на лыжах, на простой фанерке — кто во что горазд. Колька почувствовал себя вдруг страшно одиноким. Ветер дул в лицо. Быстро темнело. Луна вылезла печеным боком из-за туч, и свет ее заискрился редким блеском на крышах домов. Задумавшись, Колька чуть не столкнулся с Капитолиной Кондратьевной. Он поздоровался и хотел прошмыгнуть мимо. Если бы он заметил ее раньше, то мигом исчез бы за какой-нибудь избой.
— Ну-ка постой! Давай поговорим и посмотрим друг на друга, — сказала Капитолина Кондратьевна. — Что ты собираешься делать?