Из сосновских девчат вместе с Поленькой оказалась в одной деревне Ленка Широкова. Но теплые отношения не сложились у них и здесь. Поленька догадывалась, что причиной мог быть Вихляй. Одно время Ленка была к нему неравнодушна, да и он, когда Поленька вышла замуж, пробовал ухаживать. Но те времена казались такими далекими, а причина, по Поленькиному разумению, столь пустячной, что она и не позволяла себе больно-то размышлять об этом. Жили они с Ленкой в одной избе, но гораздо ближе Поленька сошлась с другими девчатами, особенно с Алькой, истринской ударницей, как она сама себя отрекомендовала шутя. С ней и работали вместе и спали на полу, прижавшись друг к дружке.
Один раз, пообвыкнув на вечерних посиделках, они запели вместе «От полудня до заката…». Пели на два голоса, Алька пищала и хрипела, но слух у нее был удивительно тонкий, поэтому она нисколько не портила песню, даже красивей получалось. В одиночку Поленька и не решилась бы петь.
Наступившее молчание Алька же и нарушила: хлопнув Поленьку по спине, воскликнула:
— А ты молоток. Артистка! Какой голос пропадает…
Уфимочка Рая Шамракулова ринулась на защиту Поленьки с пылающим лицом, у нее всегда пылал румянец, некуда здоровье девать.
— Это почему же пропадает?
С виду посмотреть да песни послушать, будто бы и не рыли окопы с утра до вечера: кто косыночку достанет, кто юбочку подновленную разгладит, хоть и нет рядом парней.
Один хромой был, проходу не давали. Крепкий, широкий в плечах и лицом ладный. Только ногу подламывал как-то странно. Упал в детстве с крыши. Ну и что, хромая нога?
«Эй, — кричали девчата, когда он ковылял вдоль деревни, — иди к нам!» — «На всех меня не хватит», — отмахивался хромой. «А мы не гордые, подождем», — отвечала под общий хохот Алька.
Ее толкали, щипали, хоронили стыд в пересмешках.
Хромой удалялся. Потом стал появляться на спевках. Та же Алька привела. В нее точно бес вселился. Глаза блестели горячим огнем. Каждую спевку заводила она, начиная своим хриплым, но верным голосом:
Помнилась, чудилась в этом напеве мирная жизнь. Некоторые девчонки плакали… Тогда Алька, чтобы высушить слезы, заводила переиначенную на военный лад песенку:
Песня была уже не про любовь, а про шпиона. У Поленьки замирало сердце, и ей, как, наверное, и другим, представлялось, что и она смогла бы так же ловко задержать врага. А потом Поленька поняла, что песня про Альку, про ее отчаянные глаза, про ее скорый на всякое дело характер.
Хромой тоже пел, глядя на нее. Посмотреть — мужик мужиком, даже волнение в груди, расслабленность какая-то наступала. Только ногу при ходьбе подворачивал, будто опрокидывался на спину. Как всякий калека, жалел о прошлом, в минуты откровения говорил, что можно было выправить ногу, но виноватыми оказались врачи и родители. Поленька смотрела на него и думала, сколько же он должен был пережить мальчишкой, приволакивая ногу за сверстниками. Да теперь те сверстники в бою, в огне. Их не так — похлеще располосовывает. А хромой тут, среди девок. Что по военному времени хромая нога? Рядом мужик — и то счастье. Хоть запахом его потным, махорочным подышать.
Алька все глаза проглядела, все песни перепела. Из-за нее первое время никто к хромому не подступался. Алька заводилась прямо с пол-оборота. Однажды пришла тихая, спокойная, на спевке даже не взглянула на хромого. Поленька сразу поняла, что у них произошло.
Несколько дней спустя, когда рыли окопы уже под самой деревней, Алька говорила, глядя мокрыми черными глазами:
— Я счастлива, понимаешь? Счастлива! Он рядом — спокойна, нет его — все во мне переворачивается.
Вдали послышался гул. По большаку, скрытому за лесом, который почему-то назывался Бобровым, с грохотом шла к фронту техника. В деревне было тихо.
Дорога, за которой они рыли окопы, считалась на танкоопасном направлении. Но девчонки за несколько недель не видели ни одной машины. Деревушка была небольшой, два десятка домов, не считая скотного двора, кузницы и других построек, называлась Храмцево, но никаких тут храмов не было. И все же деревушка чем-то была примечательна, скоро Поленька поняла: над придавленными к земле избами высились могучие березы. Кругом поле, а тут словно водопады зеленых и желтых брызг падали на соломенные крыши.
Гул на большаке затих, и стал вновь слышен шум берез. Начался дождь с ветром. Отяжелевшая листва клонилась вниз. Деревья упорствовали, вскидывали ветви и никли вновь.