Алька говорила о счастье.
Поленька смотрела на тонкое Алькино личико с острым носиком, синими тонкими губами и думала, насколько сложна жизнь: у этой невзрачной девчушки оказался крутой характер — как она заявила свои права на парня! А к нему были не прочь многие прислониться. Алька же своей решительностью не оставила им никаких шансов. В этой маленькой головке с прилизанными волосами, в этой цыплячьей душе была на поверку такая твердость, которую не переспоришь, такая сила, которую не пересилишь. И еще Поленька подумала, как прекрасна женщина в счастье. Ведь в Альку можно было в самом деле влюбиться, так сияли ее глаза, так преобразилось лицо. А еще несколько дней назад, увидев ее под дождем, Поленька подумала, до чего девчонка некрасива. Конечно, все они тогда были похожи на мокрых куриц, но Алька все же выделялась своей некрасивостью. А теперь? Теперь это была совсем другая женщина. Она, которая из-за своей внешности, казалось, ни на что не может претендовать, говорит: «Счастлива!»
— Я рада за тебя! Ты не представляешь, как я за тебя рада. Не может ведь жизнь прекращаться с войной. А нет жизни без любви! — говорила Поленька, думая в то же время про себя, что вот она с ее чу́дными волосами, изящной фигуркой, глазами бездонными, как ночь, — все это знали, да что там внешность — с тонкой душой и нежным сердцем, — она, Поленька, ни разу не могла сказать себе: «Счастлива». А уж всё позади — и спешка свиданий, и встречи под луной, и замужество, — чего еще ждать? А тут война. Жизнь кончена, жизнь прожита. Правду говорят, не родись красивой…
— Я никогда не любила, — говорила Алька, словно притягивая Поленьку своими блестящими глазами. — Понимаешь? Ни с одним парнем не гуляла. Считала себя несчастной, неудачницей, потом вдруг начинала ждать. Но жизнь текла мимо. А тут сразу все. И мой он!.. Хромой? Ну и что? Никто не позарится. А мне много не надо. Лишь бы любил.
— Ты считаешь, это немного? — рассмеялась Поленька.
— Но ведь некоторые хотят другого: чтоб слава, и положение, и дом — полная чаша. Кто об этом не мечтает?
— Я! — солгала Поленька, и после того, как солгала, почувствовала, а ведь так и есть, достаточно одной любви. Раньше хотелось блистать и покорять всех. Теперь она завидовала истринской ударнице, чувствам ее, радости, счастью, которое оказалось возможным.
— Ты особый человек, — серьезно сказала Алька. — Я это сразу заметила.
В то время как Альке казалось, что подруга ее понимает и живет одними с ней мыслями, Поленька с трудом изображала сочувствие и понимание. На самом же деле разговор оказался для нее тяжким. Усилившийся дождь загнал женщин под навес молотилки, где беседа оборвалась сама собой. И Поленька с облегчением начала оглядываться вокруг, вслушиваться в другие разговоры.
По ночам на дороге за Бобровым лесом слышался грохот. Шли танки к Смоленску. Оставшихся деревенских жителей и постояльцев, заполнивших деревню и рывших окопы, этот гром за лесом лихорадил. Казалось, что наступает перелом в войне. Несколько девчат во главе с Алькой бегали к дороге смотреть танки. Копать было нельзя из-за дождя. В третий поход увязалась и Поленька. Они прошли примерно километровую толщу леса и припали к кустам. Пришли засветло, шоссе было пустынно. Но с наступлением темноты послышался гул машин. Поленька угадала:
— Идут!
Услышали и остальные. Спустя полчаса, а может быть, несколько часов на шоссе показалась колонна тягачей с длинными пушками.
Черные громады будто плыли в вечернем сумраке сквозь грохот и брызги грязи. Поленьке казалось, что нет такой силы, которая могла бы остановить эти машины. Она любила их, пронзительно любила и тех мужчин, воинов, которых не видела, любила страну, пославшую могучие орудия на выручку всем людям, страдавшим сейчас. И ей, так же как другим, показалось в ту ночь, что в войне наступил перелом и окопы, вырытые ими, уже не пригодятся. Но не было жаль труда, потому что ощущение победы, уверенность в ней были в тысячу раз важнее.
Девчонки кричали и махали платками.
На другой день земля подсохла, и надо было рыть дальше.
За лесом опять слышался гул.
Потом наступила тишина.
Утром прилетел самолет. Поленька закричала «ура!» — и другие тоже. Самолет прошелся над окопами, и Поленька отчетливо запомнила мгновенную смену любопытства, ужаса и щемящее ощущение близкой смерти. Уже когда ее сбили с ног, она, вжимаясь виском в слипшуюся на кончике лопаты землю, поняла, что самолет немецкий, что он обстрелял женщин. Едва гул затих, она поднялась, еще не думая ни о чем, не ощутив, что обошлось, жива. И вдруг отшатнулась, точно ветром ударило в лицо, повело в сторону.