Поленька шла как во сне, чувствуя себя жалкой и несчастной. Она видела, что у Валентины праздник, что она вторглась в этот праздник, и уже не имела сил остановиться.
Случилось самое худшее: в комнате за столом сидел тот самый танкист, которого Поленька видела на переезде.
«Господи, ну за что? за что? Кто бы угодно, только не он», — мысленно твердила Поленька, между тем поприветствовав гостя и ответив на приветствие. Снимая платок в ответ на приглашение Валентины Сергеевны, она уже знала, что делает непозволительное, что единственный выход для нее — бежать. И все же в каком-то оцепенелом спокойствии она прошла к столу, позволила налить себе чаю.
По размягченности Валентины Сергеевны, по едва заметной небрежности в одежде, которая вдруг стала видна, по тому, что танкист собирался уходить, по выражению его лица Поленька поняла, что было здесь. «За что, за что? Когда она его встретила? Какой счастливый случай свел их?»
Ей казалось, она была бы рада простому вниманию: одного его доброго слова ей хватило бы надолго; не страсти она желала, а только внимания, участия. И никак не соглашалась с тем, что внимание ее обошло.
Она сидела не прикасаясь к чаю, не поднимая глаз, чувствуя, что стоит сделать движение и расплеснется ее ревность, желание быть с человеком, который сидел напротив и говорил незнакомым глуховатым голосом о каких-то невероятно простых вещах.
Например, он сказал:
— Мать писала, что у них идут дожди.
Поленька это услышала и запомнила. А Валентина Сергеевна ответила:
— Здесь осень теплая.
Танкист помолчал и сказал:
— У нас в эту пору всегда дожди.
Где это — у него, откуда он? Много раз Поленька убеждалась в том, что характер у нее железный. Но больше всего убедилась в тот вечер, когда нашла в себе силы встать и уйти.
На другой день, не помирившись с отцом, она перебралась от родителей в свой дом, расколотила заколоченные досками окна и стала жить одна.
Жизненные пути неисповедимы, а тем более военные. Каким приказом выбросило танки к Сосновке? Почему они простояли три дня, затаившись? К чему готовились или готовили их? Отчего в этом вселенском передвижении Валентине Сергеевне выпало огромное человеческое счастье? Несмотря на военные тайны, в народе знали и говорили, что с Дальнего Востока, из Сибири подходят свежие дивизии. Может быть, «ночные танкисты», как называла их Поленька, тоже пришли из Сибири?
Распространилось убеждение, что танки будут Сосновку защищать. Но однажды ночью взревел моторами Семеновский лес, и к утру на его опушке никого не осталось. Ни одного танка, ни дымка, ничего, кроме свежевзрытой земли.
Поленьке много раз чудилось, что где-то в ночи мчатся танки. Почему-то надеялась, ждала, что та же неисповедимая сила, судьба забросит их назад в Сосновку. И тот танкист-командир случайно или намеренно остановится возле ее дома — может быть, она потому и перешла от родителей в «свой» дом, хотя себе в этом не признавалась. Да и думать всерьез об этом было просто невозможно, танкист даже не знал Поленькиного дома. А нет ведь! Жила, теплилась не мечта, не надежда, а просто крохотная, едва заметная мысль.
Она подала документы на завод и пошла работать, куда направили — в литейный. Там тоже поговаривали об эвакуации, но большинство людей не думали трогаться с места. Грозно звучали сводки. Фашисты дошли до Вязьмы, захватили Калугу. На юге приблизились к Ростову. Но люди словно бы устали отчаиваться, были заряжены злостью, решимостью, и возникло чувство, что об эту решимость должен непременно расшибиться враг. Слушая радио и пропуская все события через собственную жизнь, жители Сосновки почему-то были убеждены, что их городок немцу не сдадут. Отчего так было, Поленька и сама не могла объяснить. Но когда дома заговорили об эвакуации — часть отца переводили в Куйбышев, — она, несмотря на слезы матери, твердо отказалась уезжать, вознамерившись, как и все заводские, быть тут, с заводом, до самого критического часа.
Видимо, так же была настроена и Валентина Сергеевна — она тоже не уезжала. Поленька видела ее несколько раз издалека. Но обе они не захотели подходить друг к другу. Что уж там думала и вообразила Валентина, что ей показалось тогда? Она делала вид, что не замечает бывших друзей. Может, это выходило случайно, и надо было просто подойти и поздороваться, или вбежать, как прежде, в дом. Но для Поленьки казалась невыносимой мысль, чтобы снова подняться на крыльцо, взявшись рукой за шаткие перила, и пережить весь тот позор, который она пережила. «Уж не ей обижаться, — думала Поленька про Валентину Сергеевну, — ей нечего обижаться. Пусть обижается на себя, на свое отчаяние, оттого что танкист уехал». А может быть, Поленька что-то испортила своим приходом? Помешала? Спугнула? Но чем она виновата?