Целыми днями, иногда сутками Поленька пропадала в литейном. Работали женщины молчаливо, споро и зло. Притерпелись будто, а может, жизнь вошла в какую-то колею, тяжкую, но уже привычную, сработала извечная способность человека приноравливаться к обстоятельствам. Хотя по ночам стали видны всполохи на западе и слышался гул, паника отступила.
Валентина Сергеевна была начальницей в литейном, и Поленька часто видела ее, одетую в синий халат, вытертый на спине, на животе. Ничто не напоминало в этой тетке с усталым лицом ту женщину с пышной прической, выгнутыми соболиными бровями, с молчаливой улыбкой, которая могла кого угодно увлечь в бездну.
Часто Поленька приходила с работы за полночь, ложилась сразу в постель. Иногда пила чай с сахарином и, взбодрившись, лежа в постели, предавалась воспоминаниям, не забывала аккуратно подобрать волосы, чтобы не перепутались. Будь рядом кто-нибудь, она бы, наоборот, разметала их по подушке, но теперь в этом необходимости не было. Поленька подолгу лежала, раскрыв глаза и вглядываясь в темноту. У нее находилось о чем подумать. Она стала больше вспоминать о Павлике, находя в мыслях успокоение и удивляясь своему открытию. Мысли были безболезненные, тихие. Она как бы заранее отвела Павлику уголок в своей душе. Заглядывала туда, если хотела успокоиться, вовсе не тревожась, не думая, что он на войне и может быть убит. Напротив, самым непонятным образом она уверила себя, что Павлик будет жив.
Иногда в ее голове мелькали обрывки воспоминаний о мимолетных встречах с мужчинами, о словах, брошенных вдогонку, о бессвязных безумных предложениях. Возникал в памяти рыжий артист. Командир танкистов в шлеме и кожаной куртке энергично махал рукой, а потом виделся другим, усталым — в доме Валентины Сергеевны. Эти воспоминания были с Поленькой даже в цеху, когда она механически набивала формы или проходила среди женщин, занятых делом и также не обращавших на нее внимания, как она на них.
Письма от Павлика приходили редко. Павлик не писал ни о боях, ни о захваченных немцах, ни о друзьях, с которыми воевал; выходило так, будто Чулюгина, Гурьянова и Вихляя не было с ним; зато сам спрашивал обо всех знакомых и соседях, словно любые сведения о них могли его утешить. Ответы Поленьки были пространны и полны чувств, в них нельзя было найти и намеков на холод, голод; она не писала, что научилась колоть дрова, но иногда так устает, что, приходя с работы, засыпает в нетопленном доме. Постепенно Поленька начала тосковать по Павлику и часто засыпала в слезах, но жалость была скорее не к Павлику — к себе.
На его вопросы она старалась ответить в точности, подробно писала обо всех жителях поселка, которых она знала, это ее увлекало, ей казалось, что подробности делали письма интересней. Она по нескольку раз переписывала их, добавляя детали, пересказывая чужие слова, и расстраивалась от каждой непредвиденной закорючки.
Ей почему-то непременно хотелось, чтобы письма выглядели аккуратными, опрятными, были написаны строгим почерком. Она никогда не отправляла очередное послание, пока не добивалась этого.
Последнее, запомнившееся письмо от Павлика было коротким и злым, состоящим из каких-то рубленых, разорванных фраз. Будто Павлик сперва хотел, а потом не решился сказать ей о чем-то. Но тем не менее письмо успокоило Поленьку. Сообщал Павлик, что они наступали и видели сожженные деревни. А теперь часть находится в тылу, на переформировании. Намекал на возможность скорых перемен.
«А вдруг приедет?» — с острым счастливым чувством подумала Поленька, и от одной этой мысли у ней захватило дух.
В ответ она написала нежное и длинное письмо. Писала ночью и утром бросила в ящик. На работу явилась бодрая, ясноглазая, как будто заряженная энергией. Спокойствие за Павлика остро и приятно напоминало, что она замужем. Работалось весело.
Следующую ночь она снова писала и читала. Обретя душевное равновесие, пристрастилась к чтению, не слишком утруждая себя выбором. Главное, чтобы все было счастливое, начиналось и заканчивалось любовью. То, что нравилось, она отбирала для себя и воображала себя то в одной, то в другой понравившейся ей роли. А героями были те, кого она хотела видеть. Иногда Павлик. В последнее время все чаще — Павлик.
4
Стук в окно оторвал ее от книги.
— Поленька! — крикнул за окном Павлик.
Точно пружина бросила ее к окну. Она прижалась к стеклу, пытаясь что-нибудь разглядеть, и ничего не увидела. Через мгновение она уже засомневалась, что это Павлик. Так велико, так непомерно тяжко было желание увидеть его. Лишь шапку со звездой она успела разглядеть в черном стекле.