Через некоторое время они оглянулись. Вихляй шел сзади.
— Дать ему по кумполу? — деловито осведомился Павлик.
— Посмей только! — Поленька высвободила локоть и вскинула голову. — Самому-то наши мало дали?
Павлик как будто удивился, осознав, что гуляет с девчонкой из враждебного лагеря. Поленька подумала, что Павлик обидится и уйдет, но он еще раз повторил:
— Ваши? — и примирительно согласился: — А, за товарища.
— Что? — Поленька остановилась, продолжая гнать его взглядом. Никто ей не был нужен: ни Вихляй, ни Павлик. — Что за товарища?
— А вступился, — легко сказал Павлик, будто речь шла о вещах, которые сами собой разумелись.
Подошел Вихляй.
— Ты что? Опять с нами? — удивленно спросил Павлик.
Вихляй промолчал. Он весь вечер был молчалив, и сперва Поленька не удивилась. Гуляя с ней, он тоже не отличался разговорчивостью. Если начинал говорить, то все какие-то умные истории выкапывал в памяти, про умных людей, которые не силой и храбростью, а умом брали. Теперь стало жалко Вихляя. Она чувствовала, что он отчаянно боится Павлика, но скорее даст себя убить, чем отступится от нее.
Луна заливала белым светом умолкшую улицу, заметна была каждая линия на ладошке; Поленька щурила пушистые ресницы и видела их. Казалось удивительным, почему безмолвие не нарушается, не хлопают двери, калитки и люди не выбегают, полуодетые, растерянные, заспанные, чтобы вымолвить:
— Какая красота!
Облака темной тяжелой цепью выстроились до самого горизонта, и казалось, чем они ближе к земле, тем тяжелее. Возле луны же, наполненные белым светом, они казались невесомыми. Дома стояли тогда далеко друг от друга, улица выглядела чистой, умиротворенной. Были видны деревья, каждое в отдельности, и светлая дорога в пыли. Ветра не хватало, чтобы шевельнуть самый слабый листочек.
Поленька видела задиристый вихор Павлика, насупленную физиономию Вихляя и точно знала, что так же хорошо видна сама. А о том, какова она, можно не спрашивать. Она и в зеркало смотрелась, и сама слышала, как другие говорили о ней. Особенно старалась соседка Свиридова. У самой дочка Тамарка была завидная, на два года моложе Поленьки. А Свиридова все Поленьку хвалила:
— Что ножки, что грудь, что ресницы бог дал!.. Мы все мужиков ругаем, а поди-ка супротив такой красоты.
Поленька и сама знала про ресницы, но все-таки, думая про себя, часто вспоминала старуху Свиридову. И теперь шла и знала, что ребята оттого смирны и покорны, что она рядом. Вихляй шел как в рот воды набравши. А Павлик вел себя нахально, говорил без умолку сам, рассказывал, какая рыба водится у них в речке — в рост человека. Вообще заливал, как мог. А потом замолк и вдруг выпалил, подумавши:
— Кто-то из нас третий лишний.
Ни Вихляй, ни Павлик не интересовали ее всерьез. Все, что думалось о мужчинах, что виделось в сияющей тьме над подушкой, укладывалось в два слова: «Саня Гурьянов». Но Гурьянов был с другой. И поэтому возле своего дома она высвободила руки, соединила локти Вихляя и Павлика, сказала:
— По-моему, я третий лишний.
И исчезла с легким смехом.
Как они там выяснили отношения, осталось тайной, только Вихляй больше не подошел к Поленьке.
Весна закатилась, пришло лето. У Поленьки было такое чувство, что самое важное, самое главное у нее впереди и это важное и главное непременно будет прекрасным. С Павликом роман развивался вовсю. Она встречалась, целовалась, а когда смотрела кино про летчиков, инженеров, моряков, думала (в зависимости от картины), что мужем ее непременно будет летчик, инженер или моряк.
Для нее самой было неожиданностью, что вокруг заговорили о свадьбе. Лизка Мельникова, встретив ее у магазина, стрельнула заговорщицки глазами и проговорила, почти не разжимая губ:
— Чего скрываешь? А!
Поленька знала, как стремилась замуж Лизка Мельникова. Пока подружки пели песни, они с Ваней другие утехи придумали, и теперь Лизка не знала, как только Ваню удержать. Поленька же относилась к свадьбе с прохладцей, шла безо всякого желания. Пожалуй, немного сожаления, немного жалости к себе. И — ожидание чуда.
Когда заметила, что мать и отец, не терпевшие Павлика, тоже начали готовиться к свадьбе, удивилась еще больше и опять ничего не сказала. Ей казалось, что в последний момент все расстроится, что Сашка Гурьянов, узнав о свадьбе, развяжется с Дамирой, наберется храбрости и увезет ее куда-нибудь ночью. Проигрывая мысленно душераздирающие сцены, от которых сладко щемило сердце, она даже подумывала, что бы прихватить с собой на тот случай, если Гурьянов действительно заявится и позовет с собой.