Теперь при встрече он с сожалением увидел, как поработало время, обронив морщинки на лбу, в уголках глаз.
И платье казалось просторным, и прическа длинновата. Ожидание увидеть модную женщину, каковой она обещала стать, потерпело крах. А что ему, собственно?
Качества, которыми он наделял ту девочку, ничуть не помешали ей устроиться самым обычным образом. Бесцветная, тривиальная история с замужеством только подчеркивала, что на месте идеала оказалась пустота. Надо было добраться до Полярного круга, чтобы понять свою ошибку.
Он был доволен, что так произошло. А выдумка все же осталась. И когда в кабаках начинали говорить о женщинах так, как о женщинах говорят в кабаках, Гошка иногда перебивал:
— Знали бы, какая однажды мне встретилась женщина!
И никто не догадывался, о чем идет речь.
Теперь он был свободен. Никто на его свободу не покушался. Людмила улетела в свой Георгиевск, где были дома из стекла и бетона. Были другие люди и ее работа — частица чего-то огромного, что она сама скрывала. А чего скрывать, когда весь поселок знал, что там какой-то не то химический, не то космический… во всяком случае «центр».
— Знали бы вы… — говорил он, удивляясь тому, что приходят новые воспоминания. Это стало привычкой.
Прошло время, и он уже не мог вообразить Людмилу с другой прической, в другом платье. Ее возвращение стало событием.
— Ну как Георгиевск? — спросил он. — Как степь, дома из стекла и бетона?
— В порядке, — ответила она улыбаясь.
— И тушканчики прыгают?
— А что им сделается?
После перерыва встречи стали более тяжкими, чем он мог думать. Не находилось нужных слов, игра потеряла смысл. Людмила пробовала заговорить с ним обычным шутливым тоном, не допускающим никаких обязательств. Но он отклонил эту возможность. И получалось так, что говорила все время она, а он молчал.
Отчим, увидевший их вместе, устроил в тот же вечер сцену. Была мать, была Катя. И старуха, накрывшись пледом, сидела в углу.
— Я замечаю, Людмила, — сказал отчим скрипучим голосом, — что этот молодой человек преследует тебя. И тебе это нравится. Нам еще не хватало такого родственничка. Прошу тебя обдумать мои слова. Бери пример с Кати…
И в наступившей тишине вдруг отчетливо прозвучали слова старухи, не принимавшей участия в разговоре:
— В чем это, интересно?
Иван Васильевич увидел устремленный на него недремлющий взгляд и понял, что ни страхом, ни криками не сломить упрямство восьмидесятилетней старухи. Он нервно заходил по комнате и, остановившись перед женой, сказал, раздельно отчеканивая каждое слово и даже приподнимаясь на носках, что должно было свидетельствовать о высшей степени его самообладания:
— Прошу отныне, чтобы твоя мать не вмешивалась в подобные вопросы. Она в них никогда не разбиралась…
Марья Кирилловна, как обычно, подняла платок к глазам, и опять в наступившей тишине прозвучал голос старухи:
— В чем это, интересно?
Не встретив энергичной поддержки со стороны Марьи Кирилловны, отчим перестал колебаться. От его самообладания не осталось и следа.
— Я скажу! — крикнул он. — Чего бы это ни стоило. Уезжайте и командуйте там, где это любят. Здесь я командую! Вы не сумели свою жизнь устроить… да-да, не сумели! Так не мешайте другим!
Старуха откинулась, побелев еще больше, если это только было возможно. Людмила увидела отчаянное лицо Кати и услышала ее тонкий сверлящий вскрик:
— Как вы смеете!..
Марья Кирилловна сказала глухим голосом, в котором слышались рыдания:
— Иван!
Иван Васильевич взялся за сердце и поспешно вышел из комнаты.
Одной такой сцены было достаточно, чтобы встречи стали мучением. Людмила старалась избегать объяснения с Гошкой. Она видела, как он слоняется возле проходной с мятыми цветами, надеялась, что он исчезнет, и заранее об этом сожалела. Но то же самое повторялось вновь. В конце концов, когда она решилась раз и навсегда разрушить сомнения, случилось событие, от которого переполненный слухами подъезд гудел три дня.
Вернулся бывший муж.
Людмилу предупредили, и она не пришла домой. Разговаривала Наталья Петровна. Разговор, видно, вышел крутой. Во всяком случае, бывший не стал разыскивать Людмилу. Зато принимался с каждым встречным рассуждать об искренности отношений между людьми и сложности жизни. Чего приезжал — осталось тайной. Заметили только, что одет он был с иголочки. Соседей узнал, со всеми раскланялся. Когда уехал, все опять осудили Людмилу — шутка ли, упустить такого парня? Еще бы плакала-убивалась, другое дело, можно было и пожалеть. А она ходила как каменная.