Я допила свой третий джин с тоником за этот вечер, открыла письмо и наконец прочитала его:
Привет, моя чудесная золотая рыбка, мой ангельский художник и пчелка, приносящая деньги!
Я знаю, что с твоей стороны было бы безумно что-либо обещать, но редакция «Сэнди» снова написала мне. Они очень хотят знать, как продвигается рукопись, будет ли она готова к концу лета. Как всегда, я готова взять телефон (можешь писать и звонить), чтобы помочь тебе разрешить сложные моменты сюжета и найти больше красивых слов, которые порадуют читателей. Пять книг за пять лет – это трудная задача для любого человека (даже для человека с таким потрясающим талантом, как у тебя), но я действительно считаю, что мы достигли критической отметки и теперь уже сможем произвести на свет очередной роман.
Твоя Аня
Произвести роман. Я подозревала, что к концу лета мне будет легче родить полностью сформировавшегося ребенка, чем написать и продать новую книгу.
Я решила, что если сейчас лягу спать, то смогу завтра вскочить пораньше и написать несколько тысяч знаков, однако замешкалась перед двойной кроватью в спальне на первом этаже. Не было никакой возможности узнать, в каких постелях спали папа и та женщина.
Весь этот дом был какой-то комнатой смеха, какое-то сочетание греха прелюбодеяния и старости. Но даже это не рассмешило меня. Я потеряла способность находить что-либо смешное в прошлом году, который провела за написанием романтических комедий. Одна из таких комедий закончилась тем, что водитель автобуса заснул, из-за чего вся труппа упала со скалы.
Безумно интересно!
Я попыталась представить, как Аня читала бы мои черновики, если бы я послала их ей. Поверь, я бы и твой список покупок читала, умирая от смеха! Но это не книга для «Сэнди Лоу». Чуть-чуть меньше обреченности и побольше восторженных вздохов, моя сладкая ласточка!
Так просто здесь не уснуть. Я налила себе еще джина с тоником и закрыла ноутбук. В доме было жарко и душно, так что я разделась до нижнего белья, затем обошла первый этаж, открывая окна, а уж потом осушила стакан и плюхнулась на диван.
Диван оказался даже более удобным, чем можно было подумать. Черт бы побрал эту женщину с ее прекрасными эклектичными вкусами. Кроме того, я поняла, что для человека с больной спиной этот диван попросту слишком низкий, а это означало, что здесь едва ли занимались сексом.
Хотя у папы спина болела не всегда. Когда я была ребенком, он почти каждый уик-энд, когда был дома, брал меня с собой в лодку. Судя по тому, что я видела, катание на лодке на 90 процентов состояло из бесконечных наклонов и на 10 процентов из созерцания солнца с широко раскинутыми руками, когда ветер свежо продувает куртку. Боль в моей груди нарастала с удвоенной силой.
Эти ранние прогулки на искусственном озере в тридцати минутах езды от нашего дома всегда были только для нас двоих. Обычно папа брал меня с собой на следующее утро после того, как возвращался из поездки. Иногда я даже не знала, что он уже дома. Я просто просыпалась в своей все еще темной комнате от того, что папа щекотал мне нос, шепотом напевая песню Дина Мартина, в честь которой он назвал меня: «Это июнь в январе, потому что я влюблен»[6]. Я просыпалась с бьющимся сердцем, зная, что это означает целый день прогулки на лодке вдвоем.
Теперь же я задавалась вопросом, не были ли все эти драгоценные холодные утра «поездками вины» – откупом передо мной и временем для него, чтобы приспособиться к жизни с мамой, после выходных с этой женщиной.
Я решила приберечь этот рассказ для своей рукописи и, выбросив все из головы, уткнулась в подушку. Сон тут же поглотил меня, как библейский кит Иону. Проснулась я резко. В комнате было темно, и откуда-то доносилась музыка.
Я встала и побрела, мокрая от пота и все еще не пришедшая в себя. Ноги вынесли меня к кухонному блоку с ножами. Я не слышала о маньяке, который начинал каждое убийство с того, что будил жертву словами «Всем больно»[7], но действительно не могла исключить такую возможность.
Когда я вошла на кухню, музыка начала затихать, и мне стало ясно, что она доносится с другой стороны. Из дома Ворчуна. Я посмотрела на светящиеся цифры на плите. Половина первого, а мой сосед слушает песню, которую чаще всего можно услышать в старых драмах, где главный герой идет домой один, сгорбившись под дождем.