— Только между нами. Я действительно думала об этом… о том, чтобы переспать с Марти.
Я заморгала.
— Не то чтобы он предлагал мне, но… ну он как-то поцеловал меня.
Я снова заморгала, и это было ужасно неискренне с моей стороны, если вспомнить, что я засунула их в постель задолго до того, как кто-либо из них об этом подумал.
— Не смотри так потрясенно, Алисон. Больше ничего не было. Клянусь!
— Так какое же отношение все это имеет к Элиоту и Марджори? — растерянно спросила я.
— Разве тебе не кажется странным, что Марджори Эплбаум — похожая на мышь Марджори Эплбаум — была связана с Марти Стейнером?
"Странно настолько, что я уже описала эту связь в своем романе", — подумала я.
— Не знаю, что сказать, Робин.
— Ты не слушаешь, Алисон? Так вот. Еще ходят слухи, подтвержденные Эммой Чэнкин, о Марджори и Джефри Кауфмане.
— Ну и что? — спросила я, прекрасно зная, что это правда, а не слух, хотя ни за что на свете не призналась бы Робин, что Джефри сам рассказал мне об этом.
— Как что? — спросила она, ожидая, что я пойму… пойму, что Марджори трахала всех обитателей Башни.
— Но почему? — спросила я, хотя уже ответила на этот вопрос в своей книге.
— Кто знает? Кого это волнует? Меня волнует только то, что она наложила лапу на Элиота. Я просто хочу знать, как Фиори связал Марджори с Элиотом.
— Мне кажется, что ты совершенно неправа. Этого не может быть, — сказала я, уверенная, что она права, и снова испытывая угрызения совести из-за маленькой красной книжечки, которую именно я вручила Фиори вместе со своей теорией.
— С тобой все в порядке, Алисон? Ты выглядишь немного странной.
— Нет, я прекрасно себя чувствую.
— Ты уверена? А что говорит Айра Пресмэн? Он уже поставил диагноз?
— Он звонил сегодня утром и сказал, что из лаборатории пришли все результаты, все в порядке. Так что он решил, что у меня в ухе вирусная инфекция и что мое чувство равновесия стабилизируется нескоро.
— Типичный диагноз. Когда врачи не понимают, в чем дело, они называют это вирусом. Так что еще он сказал?
— Что ты имеешь в виду?
— Ужин. Разве ты не говорила мне, что…
— Говорила, но он больше не приглашал.
— Не верю…
— Как насчет мороженого? — спросила я.
— Конечно, но…
— Мороженое! — крикнула я, вскакивая и махая Биллу, который очень кстати проходил мимо.
— Так что ты думаешь теперь о мышке Марджори? — спросила Робин довольно противным тоном.
Я вздохнула:
— Может быть, у нее был вирус.
Шел позвонил во вторник в половине девятого утра перед уходом на работу.
— Ты видела газеты? — спросил он, даже не поздоровавшись.
— Ты дома? Где ты был вчера?
— Да, я дома… поздно работал вчера. Но загляни в газету, мам. В нашей Башне настоящий скандал! Я должен бежать. Поговорим попозже… и извини, я не мог позвонить вчера. Пока.
И он повесил трубку.
— Люблю тебя, Шел, — сказала я, хотя уже слышала щелчок.
Моя ежедневная газета лежала на полу за дверью, и заголовки кричали о сексе, шантаже и смерти: "Маленькая красная книжка рассказывает все… Секс и деньги помогли обитательнице Башни упасть с балкона".
Быстро просмотрев статью, я поняла, что она основана на скудных фактах и утечках информации. Подозреваемые не названы, но была ссылка на цветные страницы в книжке и их возможную связь с зонтиками на пляже. Мысли о шантаже и убийстве внушались исподволь: "Свидетели устанавливаются", «Лейтенант Фиори заявил: "Никаких комментариев!"».
Час спустя мы с Робин сидели на пляже под моим зонтиком, сосредоточенно изучая статьи в наших газетах. Оглядевшись, я увидела раскрытые газеты под каждым зонтиком. Шокированные люди читали состряпанную невероятную историю и воспринимали ее как правду. И в день, когда цвет зонтика мог стать обвинением в преступлении, я была счастлива оставаться бесцветной.
— Он звонил Элиоту, — тихо сказала Робин из-за газеты.
— Фиори?
— Да. И Элиот позвонил мне вчера вечером, совершенно разбитый. Он сказал, что должен поговорить со мной, что должен мне что-то сказать. Он приезжает сегодня вечером.
Молчание.
— Я уверена, что он собирается рассказать мне о своей интрижке с Марджори.
— И что ты сделаешь? — спросила я, больше не защищая Элиота.
— Не знаю, — ответила Робин, откладывая газету.
Она откинула голову и уставилась на ржавые ребра моего зонтика. Я следила, как опускаются уголки ее рта, прищуриваются глаза, как струятся ручейки слез.
— Ты в порядке, Роб?