Лезвие ножа было острым. Я никогда не использовала его по назначению. Медведей в Колорадо мы не встретили, и с тех пор я иногда обрезала ножом нитку или чистила ногти.
И вот я прижала лезвие к запястью, там, где вены просвечивали теперь, после недели голодания, еще сильнее. Я где-то слышала, что если, вы решили покончить с собой таким способом, надо резать вены вдоль, а не поперек. Так быстрее и надежнее. И больнее.
На глаза набежали слезы. Как ни странно, я изо всех сил попыталась проглотить их, чтобы тушь не потекла. Потом, надавив на лезвие посильнее, я медленно повела им вниз. Кожа стала сдвигаться вместе с ножом, отказываясь рваться. Я нажала посильнее. Алая капелька. Крошечное пятнышко на белоснежной коже появилось как свидетельство того, что дело пошло.
— Лиззи! Тетя Мэри говорит, ты можешь, если хочешь, намочить штаны прямо, в церкви, но нам пора!
Дверь с размаху открылась.
— Что?
Я резко обернулась, все еще сжимая нож в руке.
На пороге стояла маленькая Тринни. Она смотрела на меня, и я видела, как девочка меняется в лице. Даже в свои шесть с половиной лет она поняла, что с тетей Лиззи что-то не так.
— Тетя Мэри говорит, мы уезжаем, — сказала она серьезно. — Бери меня за руку. Одну меня не пустят в лифт. — Она протянула мне ручонку. — Почему ты грустная? Мы подружки невесты, мы должны улыбаться.
Дети, как собаки, — все чувствуют.
Итак, хотя официально я была главной подружкой невесты, именно Тринни держала все под контролем в тот день. Со злополучного дня рождения Мэри она сильно выросла.
— Мне тогда было всего пять лет, — объяснила она мне в машине. — А теперь уже шесть.
Именно Тринни, с чувством того, что она уже большая девочка (в этом возрасте каждый год добавляет ответственности) сделала замечание Джинни, которая ковыряла в носу, когда нас фотографировали перед началом церемонии. Именно Тринни придерживала Джинни, чтобы та не наступила Мэри на шлейф, когда мы шли к алтарю по-прежнему чуть быстрее, чем это было нужно. Именно Тринни напомнила мне взять букет у Мэри, чтобы та могла протянуть жениху руку для кольца.
Когда мы слушали напутствия родителей, именно Тринни удержала меня от слез скорбным выражением лица, с которым она смотрела на миссис Бэгшот. Мама невесты выбрала для чтения отрывок о любви из послания апостола Павла, особо подчеркнув слово «верность» и бросив при этом красноречивый взгляд на своего бывшего мужа, отца Мэри.
По окончании церемонии Тринни отвлекла от меня внимание гостей тем, что смешно кривлялась, прыгая по проходу в церкви.
— Придет время, — сказала я ей, когда мы позировали для памятной фотографии, — и ты сама придешь сюда прекрасной невестой.
— Бр-р, — поморщилась Тринни. — Никогда не выйду замуж. Ненавижу мальчишек.
— Ну посмотрим. Вот подрастешь и, может, побьешь еще все рекорды.
— Мама говорит, если я побью еще кого-нибудь, меня переведут в другую школу.
Стало ясно, что я преувеличила понятливость Тринни.
— Подружка невесты и шафер! — пригласил фотограф.
— Это тебя, — подсказала девочка.
Да, и шафер. Брайан Корен.
До предательства Ричарда Брайан оставался самым важным «бывшим» в моей жизни. Мы познакомились, когда еще учились в колледже, неподалеку от ступеней церкви, где нас сейчас собирались фотографировать в качестве официальных свидетелей. Брайана прислали учиться в Оксфорд из Нью-Йорка «по обмену», в рамках образовательной программы. Мы встречались почти весь год, который он провел в Англии, потом Брайан вернулся в Америку, чтобы закончить курс и начать блистательную карьеру в сфере финансов. Тогда мне казалось, что он увез мое сердце с собой.
С тех пор, как говорится, много воды утекло, и теперь, спустя восемь лет, мы снова были друзьями. Хорошими друзьями.
— Ты прекрасно держишься, — прошептал он, пока фотограф заправлял пленку, — учитывая обстоятельства.
— Кто тебе сказал? — Впервые за день мне пришлось заговорить с Брайаном.
— Билл — по телефону. Он боялся, ты не сможешь прийти на церемонию из-за шока. Я всю дорогу думал, как тебя уговорить, если его худшие опасения сбудутся. Готов был притащить тебя в церковь на руках, если понадобится.
— Я ни за что не подвела бы Мэри, — сказала я, забыв, что чуть не поступила как раз наоборот.
— Тебе, должно быть, очень больно? — спросил меня Брайан.
— Да ладно, — я решила, что нужно блефовать, — ты же меня знаешь. Мне не впервой, выживу. Меня постоянно бросают. Быть брошенной — мое предназначение.
— Я не бросал тебя, — напомнил он. — Эх, сложись все по-другому…