Рен отвернулся от меня, его плечи дрожали.
Мое сердце разбивалось.
Я взяла стакан, прошла к входной двери и выбралась наружу через дыру. Я села на крыльце, смотрела на дождь. Небо было хмурым, дождь кончится не скоро. И пахло приятно. Чистотой.
Рен сел рядом со мной. Его глаза были красными, он сжимал виски в руке.
Он обвил меня рукой и притянул к себе.
— Я думал, что все пройдет так, — начал он сдавленным голосом.
Он рассказал, что собирался отправиться за мной, когда я уехала бы. Объяснил, что мы могли бы работать в Инвернессе. Я не сказала. Что не собиралась туда. Это была его мечта. Я прижалась к его груди и слушала, как билось его сердце, пока он рассказывал, как ухаживал бы за мной. Как после споров и ошибок мы стали бы парой, полюбили друг друга. Он сказал, что уже был на этом этапе и ждал, пока я его догоню.
— Хоть ты и умная, но порой ничего не понимаешь, — сказал он, и я рассмеялась. — Но я бы подождал, — тихо сказал он. — Я бы подождал.
Рен рассказал, что поцеловал бы меня, устроил бы свадьбу, дрожал бы в моих руках. Он расписал десятки лет для нас, успехи, несколько поражений, чтобы радость была слаще. Как мы выросли бы, жили и любили. Рассказал о наших детях и их детях. За день и вечер он сочинил жизнь для нас, и я не спорила, его слова отгоняли холод, что поднял до моего живота, подступал все ближе к груди с каждым часом.
Он будто ощутил это, притянул меня ближе.
— Сделай вид, что я ушла, — сказала я. — Для Мэгги, Гэвана и остальных. Не рассказывай им правды.
Он целовал мои волосы снова и снова, потом лицо — мои щеки и веки, прижал мои ладони к своим губам, поцеловал и их, а потом прижал меня к себе снова.
— Не расскажу.
Его сердцебиение стало невыносимым. Я выбралась из его рук и поднялась, делая вид, что мне нужно было потянуться. Самое темное время ночи. Луна скрывалась за тучами, лил дождь. Если это продолжится, озеро быстро наполнится снова.
Часы в доме пробили пять часов.
В последний час своей жизни я сидела рядом с ним, уже не соприкасаясь. Он был слишком теплым. Я ощущала его жар, его жизнь. Мы не говорили, потому что ничего не осталось. Он рассказал историю о нас, и я хотела, чтобы она была правдой.
Небо над нами стало светлеть, и моя кожа вдруг стала тесной.
Рен прижал губы к моему виску, произнес старые слова у моей кожи, которые не принадлежали рту мальчика-сассенаха.
Я полезла в его карман, вытащила пистолет и опустила на его колени.
На всякий случай.
Мое сердце колотилось об ребра, пыталось уместить биение за всю жизнь в несколько мгновений.
Я закрыла глаза и повернула лицо к солнцу.