Он бросился вдоль речки, свернул в лес, промчался по нему через несколько березовых и еловых коридоров, выскочил на поляну с пятью пеньками, наткнулся на чей-то велосипед и вскочил на него, и понесся куда глаза глядят, и мчался до тех пор, пока не заехал в настоящий, неразлинеенный лес и не распорол себе шины, задев ими перебегавшего дорогу ежика.
Тимошу объявляют преступником
Небо над Тимошкиной головой загорелось, порозовело, потом начало сереть и вскоре совсем потухло — стало темно.
Подул ветер, деревья закачались и зашумели — стало страшно.
Кто-то заворочался и заворчал у Тимоши на животе, он в испуге смахнул его рукой, но рука не встретила никакого препятствия.
Тогда он понял, что ворчит внутри.
Ему ужасно хотелось есть.
Даже овсяная каша уже не показалась бы такой гадостью, как прежде. То-то обрадовалась бы бабушка, если бы он оказался сейчас дома и сел бы за стол. Наконец-то его не пришлось бы подгонять и упрашивать съесть еще ложечку. Он бы не оставил ни крошки на тарелке, не говоря уже о пряниках с вареньем.
Воспоминание о пряниках его доконало.
Глотая слюни, он начал выворачивать карманы.
В одном был кусок проволоки, шарик от пинг-понга и два дохлых жука, очень красивых, но в темноте даже от их красоты не было никакого толку. В другом — фонарик без батарейки и бутылочка валерьянки, которой он собирался напоить какого-нибудь кота. Съесть, что ли, жуков и запить валерьянкой? Но нет, до такого он еще не дошел.
Ветер шумел все страшнее, но еще страшнее было выйти из лесу. Ведь его, наверно, уже разыскивают, и что с ним сделают, если найдут? Теперь, после того, что он натворил, уже не отделаешься какой-нибудь аллеей номер восемь, дом сто двенадцать, с ванной и телефоном. Даже тюрьма с кашей на завтрак, обед и ужин была бы большой удачей. Какая уж тут тюрьма! Его просто бросят крокодилу — и дело с концом.
Ох, теперь он понимал того тридцать восьмого, которому хотелось есть. Они бы сейчас могли договориться: ты съешь маленький кусочек от меня, а я от тебя, и все будут довольны. Такой маленький, не очень нужный кусочек. Например, пятку. Но нет, пятки было жалко. А если палец? Или, скажем, пол-уха? Нет — и пальца, и уха, даже половины, было жалко до слез. И всего себя было жалко — такого маленького в этом лесу, голодного, продрогшего, неизвестно куда попавшего.
— Помогите, — слабым голосом позвал Тимоша, но никто ему не ответил.
Потом незаметно для себя он встал и пошел. Из-под ног разбегались лягушки и прочая лесная нечисть, и Тимоше было удивительно, что его тоже кто-то боится. От этого он даже приободрился и, когда увидел впереди сквозь деревья огни фонарей, не остановился, а пошел прямо на них.
Фонари горели над шоссейной дорогой.
Стрелок, значков и светофоров было на этой дороге еще больше, чем на первой, и время от времени по ней проносились красные, прижатые к земле, как половина помидора, автомобили. Вдруг один автомобиль резко затормозил, завертелся на гладком асфальте и, съехав с дороги, врезался задом в толстенное дерево.
Тимоша снова, второй раз за день, закрыл глаза и уши, а когда раскрыл, то услышал жалобный стон.
Автомобиль стоял, задрав кверху нос, и густой дым валил у него из багажника. Жалобные стоны, без сомнения, раздавались из его кабины.
Не раздумывая, Тимоша бросился вперед.
Внутри сквозь дым он разглядел что-то желтенькое и зареванное, прижатое рулем к спинке сиденья.
— Вылезайте, скорей вылезайте! — закричал он, распахивая дверцу.
— Не могу! — запищало желтенькое. — Зацепился штанами. Если я двинусь, лямки оборвутся.
— У вас оборвется жизнь! — крикнул Тимоша и дернул желтенького к себе.
Раздался треск, и они оба полетели в канаву.
В тот же момент автомобиль вспыхнул, как костер, грохнул и разлетелся на мелкие кусочки.
— Ух ты! — с восторгом воскликнул желтенький мальчишка, спасенный Тимошей.
— Разве тебе не жалко? — спросил Тимоша.
— Жалко? Что это значит — «жалко»?
— Ну как же, — растерялся Тимоша. — Вот автомобильчик, такой был красивенький, новенький и вдруг раз! — и вдрыбадан.
— Что, что? Как вы сказали? Вдрыбадан? Ха-ха, замечательное слово — никогда раньше не слышал. А? Вдрыбадан! Обязательно запомню.
— Так разве не жалко?
— Вы, наверно, хотите спросить — «не верно»? Все абсолютно верно — на тридцать шестом километре. — Желтенький ткнул пальцем в указатель.
— Не все ли равно, на каком километре?
— Конечно, нет. Мне было задано тридцать шесть километров за полчаса, а я тут не проскочил. Поэтому и вышел дрыбадан. Но ничего — у нас в гараже их полно.