Я шлёпнула её по ноге.
— Я серьёзно, прекрати.
— Не забудь про крем.
— Шана!
— Прекрасно. Просто убедись, что расскажешь мне, когда вернёшься домой, продолжается ли твоя голодовка или ты всё же решила, что заслужила всё, что может предложить эта поездка. — Её глаза округлились. — Я имею в виду, что согласно слухам, ты не пожалеешь.
Мой телефон запищал в сумочке, которую я бросила на пол гостиной по дороге к комнате Шаны. Я спрыгнула с кровати и направилась туда. Стоило мне уйти, как Шана вернулась к своим сборам.
На экране отобразилось "Мистер Уиллис".
Моё сердце пустилось вскачь, когда я подняла трубку. Я до смерти боялась говорить с ним, но ничуть не меньше опасалась, что он передумал. Я начала размышлять о возможности захватить надувного мужчину. Сколько его будут доставлять, если я сделаю заказ сегодня вечером?
— Алло? — ответила я.
— Кимбра.
— Мистер... Дункан.
Его низкий смех из динамика заставил меня улыбнуться.
— Просто Дункан подойдёт, — сказал он. — Я хотел спросить тебя, насколько официальным будет свадебный приём, но последние два дня меня не было в офисе. Меня неожиданно попросили посетить несколько оптовых складов, и я не смог с тобой увидеться.
Моя улыбка становилась всё шире с каждым его словом. Может, дело в его хриплом мужественном голосе? Или может в том, что он не собирается отменять нашу сделку и не избегал меня специально.
— Официальным? — переспросила я.
— Не могу вспомнить, в чём я должен быть.
Я захихикала, и замотала головой из стороны в сторону.
— Я убедила маму, что тебе стоит быть со мной.
— Мне нравится, как это звучит.
Моё сердце затрепетало от его ответа.
"Мы притворяемся", — напомнила я себе.
— Костюм подойдёт.
— А что насчёт тебя? — спросил он, слова звучали медленно, с намёком на соблазнительный подтекст. — Во что ты будешь одета?
Я опустила взгляд на деревянный пол, размышляя, откуда исходит весь этот жар. Не было ни труб, ни обогревателя, однако температура определённо повышалась. Тепло поднималось вверх, распространяясь от пяток по всему телу и до самой макушки.
— В платье, — ответила я.
— Какого цвета будет твоё платье? — его голос был как наждачная бумага, шершавый и грубый.
— Голубого.
— Прямо как цвет твоих глаз.
Моих глаз? Он знает, какого цвета мои глаза. С другой стороны, я знаю, что его — зелёные. Знаю, что они темнее, когда он на совещании или погружён в работу. А когда он улыбается своей сексуальной плавящей трусики улыбкой, они светлее, и в них мерцает золотой оттенок.
— Я захвачу несколько голубых галстуков, так что наши наряды будут соответствовать друг другу, — продолжил он. — Могу я спросить, что на тебе будет надето под этим голубым платьем или это против правил?
— Притворяемся.
— Кимбра, мне нужны основные правила.
— М-мои правила подлежат обсуждению.
— Как звучит, это мне тоже нравится. С завтрашнего дня начинаются наши выходные.
Мое сердце грохотало в груди, а лоно болезненно сжималось, когда я ответила,
— Завтра.
Положив трубку, я подняла взгляд. Шана с глупой улыбкой на лице наблюдала за мной из коридора.
— Что? — спросила я.
— Ты будешь в порядке. Забудь о голодовке и наслаждайся канноли. Но вот тебе мой совет: не ешь её всю за один присест — наслаждайся.
Я покачала головой, мои щёки опалил жар от яркости полностью покрывшего их румянца.
— Подозреваю, что мужчины вроде него думают о своём хозяйстве как-то иначе, чем как об итальянской выпечке.
— Судя по тому, что я видела в «Гастонс», слово «хозяйство» неуместно, когда описываешь Дункана Уиллиса.
— И...
— Так получилось, что мне нравятся итальянцы, — сказала Шана. — И говорят, что Лондон — мекка для людей всех национальностей. Возможно, я тоже найду себе отличную длинную толстую канноли.
Рассмеявшись, она развернулась и направилась обратно в свою комнату.
Глава 8
Последние три дня были адом — ну или тем, как я его представляю.
Я почти не сомкнула глаз. Каждый раз, стоило мне это сделать, я видела его, думала о нём, думала о себе и думала о нас. Эти сцены менялись, становясь всё более детальными. После разговора с Шаной они стали включать гигантскую итальянскую выпечку и обычно заканчивались нами, покрытыми сладким кремом и шоколадной глазурью.
И тогда я вспоминаю самую важную часть. Нет никаких нас.