— Ну, девчонка, от которой ты заразился…
— А, девчонка!.. Ну да, ничего такая. Ну, не сказал бы, что девчонка… Ей уже 25 было.
Рома присвистнул.
— Фига ты, Лео. Честно, вот никогда бы не подумал, что ты способен с такой опытной…
Я ржу:
— Меня заразила моя мать. Скорее всего, это произошло во время родов.
— Извини… Блин, я, к сожалению, мало знаю о ВИЧ, — смутился Рома. — Как тебя поддержать?
— Всё нормально, — ответил я. — Я этого вируса и не ощущаю… Просто захотелось сказать…
— Вечером будешь? — перевел тему Рома.
— Где?
— Где, где?! Ну, мы же с тобой договаривались. В антикафе. Там сегодня «Прыщи и бёдра» выступают. Забыл, что ли?
Точно. Солистка «Прыщей и бёдер» (самокритичное название), филологическая студентка Диана, мне нравилась. Такая мягкая, полноватая флегма. Ей бы в библиотеке книги выдавать или в садике хороводы с детьми водить, но она, облачившись в рваную майку и наведя странный макияж, пела то, что сама определяла, как трип-хоп. В принципе это было стильно и довольно интересно. Я думал, что вот к ней-то можно было бы подкатить и предложить проводить её домой и все такое. Она внушала мне доверие. Хотя что я вам вру?.. Какое доверие? Не доверяю я никому.
Не доверяю и не верю. Но надеюсь. Я читал, что это всё потому, что мне ещё только восемнадцать…
Слово «хипстер» уже отмирает вместе с «Look at me», но околохипстерская мода остается. Эта одежда, эти тусовки, соответствующие фильтры в инстаграме…
Кирпично-красные узкие джинсы, чуть подвернутые, зеленая толстовка, кеды. В любую погоду кеды. Оголённые щиколотки.
Собственно, комплектов одежды у меня всего два — есть еще, наоборот, зеленые джинсы и красная толстовка (её особенно люблю — на ней нарисован Маяковский). Начну нормально зарабатывать — накуплю себе одежды. Стильные шмотки я обожаю, как бы говорю себе: «Ну и что, что у меня этот поганый вирус, зато я красивый, чёрт возьми!»…
Короче, раньше бы сказали, что тем вечером для антикафе я оделся, как пидор. А теперь так одевается каждый второй. Вдобавок я побрился налысо и художественно выбрил небольшую бородку. В то время как у моих сверстников только начинает появляться редкая растительность на щеках, я уже борюсь с серьёзной щетиной. На вид мне куда больше восемнадцати. Придётся жить экстерном, — сказал я зеркалу, когда это впервые обнаружил.
Это чёртово бритьё меня выбило из колеи. Я совершенно забыл о времени. На выступление я опоздал, и пения Дианы не услышал.
Открыв дверь в зал антикафе, я погрузился не в привычную, чуть натянутую псевдоинтеллектуальную атмосферу. У импровизированной сцены происходила настоящая драка. Как я понял через пару секунд — женская. Девчонка с дредами что есть сил лупасила солистку «Прыщей и бёдер». Та еле отбивалась, хоть и была выше и крупнее соперницы. Их пытались разнять, впрочем, как-то вяло: общеизвестно, что женские драки обладают особой сексуальностью и иной раз за ними приятно понаблюдать.
— Сука, чтоб ты сдохла, тварь! — лютовала девчонка с дредами. — Ты же мне нос сломала, уродина жирная!
Тут их, наконец, отлепили друг от друга.
— Вроде и правда нос сломан! — заключила подружка девчонки с дредами.
— Пропустите, я студент-медик, — соврал я, пробираясь через толпу к девчонке.
Рома уже занимался Дианой — я мельком увидел ее расцарапанное в кровь лицо.
На лице же девчонки с дредами крови не было, но нос сильно отек. Она уколола меня злым взглядом. На вид ей было лет шестнадцать.
Я осторожно дотронулся до ее лица. Пальцы мои были взволнованно мокрые. Не люблю, когда они такие.
— Ай, больно же, студент, — капризно простонала она.
— Нет никакого перелома, — диагностировал я. — Просто ушиб.
Я вытащил ее на улицу. Она была пьяна.
— Тебе сколько лет? — спросил я.
— Ой, только не надо вот этого, — отмахнулась она.
Её стошнило. Я протянул ей влажные салфетки и бутылку воды.
— Я сдохну, — прошептала она, завязывая в узел обблёванные дреды.
— Нет, проспишься, и завтра всё будет по-другому…
— Я не об этом, — сказала она. — Меня рвёт при красивом парне. Вот это конец света.
— А ты трезвеешь. Спасибо за комплимент.
Ее рвало, знобило, шатало. Минут примерно сорок. И я подумал — что-то в ней есть.
— Ну, всё? — спросил я, когда она начала клевать носом. — Пора к мамочке под крылышко?
— Я не люблю свою мать, — буркнула она.
— А я свою вообще ненавижу. И поверь, как бы с тобой ни поступала твоя мама, по сравнению с настоящим преступлением моей — это цветочки.